Саад Хоссейн - Гуркха и Владыка Вторника

Гамилькар Панде работал на Центральную Администрацию. Он был выходцем из линии бастардов благородного семейства кштариев, загадочным образом смешавшейся с карфагенской кровью – его мать была реликтом пунической славы – так что в его теле оказались перекрестки большей части истории, кровь исследователей и воинов, и брожение в какой-то складке мозга, делающее его неугомонными и жаждущим.

Никто толком не знал, чем он занимается, включая самого Гамилькара. Центральная Администрация сама по себе была странным местом, поскольку здесь особо нечего было администрировать. Городом управляла Карма, а у Кармы не было самосознания. Карму ничто не заботило, она просто делала свою работу, и делала ее чертовски хорошо.

Катманду функционировал без страха или упрека. Центральная Администрация была предохранителем, но как предохранитель сделанный из мяса, может справиться с ситуацией, где сама Карм а провалилась? Мог ли Гамилькар Панде заставить поезда бежать в небе? Нет. Мог ли он вычистить из воздуха злые наниты, которыми мир забрасывал Катманду каждый день? Нет. Это и все остальное делала Карма. Или, точней, ее подсистемы. Главной работой Кармы было функционирование городских систем. В мире хватало ИскИнов занимающихся тем же, поддерживающих микроклимат, обеспечивающих водой, едой, убежищем. Карма занималась математикой. Ее работой было вести счет. Всему.

Время от времени случалась аберрация, возмущавшая обширный разум Кармы. Предположительно у нее не было чувства собственного я, так что никакого эмоционального подтекста ее тревоге не существовало. Все же Гамилькар его ощущал, этот легкий трепет в системах, обозначавший нечто иррегулярное. Его работой было расследовать. Никто его не назначал, во всяком случае на его памяти, но будучи человеком пуританской природы, он ненавидел сидеть без дела.

Его предыдущие попытки помочь получили одобрение Кармы. Конечно, именно этим Карма занималась – она оценивала работу, усилия, даже намерения всего своего стада, и она награждала баллами за службу обществу. Она просеивала все человеческое дерьмо и назначала ему цену, рыночную цену. И ее суждение не подлежало сомнению, ибо кто в своем уме будет спорить с грандиозной вычислительной мощью Кармы, чье создание было окутано тайной, в чьих системах не могли разобраться даже другие ИскИны ?

И у Кармы не было своих желаний, ее системы были непогрешимы, она была безжалостно справедливой, прогнозировала далеко за пределами человеческого понимания, и находила истину в изобретениях и действиях, приносящих пользу городу, как инстинкт или логика млекопитающего никогда бы не смогли. Была ли она божеством? Кажется половина города так считала, но словно бы шутя, будто содержание карманного бога было теперь неотъемлемым правом человека.

Катманду был богат, Карма сделала его богатым сверх всякой меры. Гамилькар жаждал приносить пользу, действовать , но понимал, что его кредо безнадежно устарело. На сцену вышли новые виды философии, принципы, основанные на эпикуреизме и гедонизме, совершенно необходимые идеи, поскольку работы для всех этих пуритан, жадных до спасения души, попросту не было , никакой полезной работы: ни выращивания урожая, ни смен на заводах, ни армий для людей, ни дорог для прокладывания, ничего физического, ничего интеллектуального, только вереница человеческих реакций, поочередно друг друга запускающих. И когда тела могут исцеляться по прихоти, когда с мозгом можно играть на молекулярном уровне, почему не искать наслаждений, почему не исследовать абсолютные границы крайностей? В городе жили сибариты и сорвиголовы, безумцы и саванты, знаменитости знаменитые своей знаменитостью. Но все же люди, подобные Гамилькару, сохранялись, и так сохранялась неудовлетворенность, эта досада на свою бесполезность в необходимой работе для собственного общества, пока не пришла Карма, Карма, подправившая систему и назначившая цену и оценку, сделавшая людей полезными, поскольку видела все и вся, вдоль и поперек.

Так что когда Гамилькар почувствовал, как в ее списке процессов появились искажения и выбросы, он переключил эхо на камеры и подключился к каналу западных ворот. Два человека, ожидают. Они были людьми из дикой природы. Пришли пешком? Карма уже просканировала их тела несколько раз. О. У них не было эхо, не было ЛМА. Неудивительно, что они невидимы для большинства ее систем. Они пытались физически поговорить с вратами. Примитивы. Редкость. Примитивы в основном вымерли в первые две декады Эпохи Распада, прежде чем необходимость микроклиматов стала общепринятой. Карма не любила людей без эхо. Она не могла читать их разум.

Дикари. Один даже в шкуре животного. Да. Они заслужили безраздельного внимания центрального админа. Гамилькар Панде субвокализировал команду и его эхо отправило запрос Карме на использование микродронов для слежки. Одобрение Кармы было мгновенным. Разумеется, в недрах ее машинерии алгоритмы вычислили его общественный статус, историю запросов, намерения, и остальной мириад переменных, ведущих к вероятным исходам, но это были вычисления бога, скрытые в секундном тике, и Гамилькару казалось, что он стал частью большого, великолепного замысла, продолжением ее воли. Помнить о том, что у нее не было ни воли, ни желаний, было непросто.

– Впусти их, – сказал Панде в воздух. – Следи за ними. Суммируй отчеты и присылай все выделяющееся каждые три часа. И проведи оценку для Вмешательства Человека. Они приматы. Могут не понимать, как мы здесь работаем.

– Как пожелаете, шериф, – сказала Карма.

Иногда у нее было чертовски странное чувство юмора.

Город был спланирован хорошо. Успокаивающая обстановка, шелестящие на ветру листья, чистое небо, бескрайние горы, что видны со всех сторон. Гурунг уверил, что воздух полон микроскопических нанотехнологий, борющихся за правое дело в спектре за пределами человеческих чувств, и что по безопасности Катманду был в первой десятке городов. Люди гуляли по усаженным деревьями бульварам, глаза их были рассеяны, они реагировали на невидимые вещи, их губы шевелились, но вокруг царила странная тишина, будто слова уносил невидимый ветер.

– Они говорят с эхо, – постучал себя по голове Гурунг. – С ним же они видят, слышат и чувствуют. Нас они не замечают.

У Мелека Ахмара возникло искушение запустить по улице горсть воздуха, разметать этих погруженных в себя полулюдей, погнать их кувырком. Он раскинул щупальца сферы искажения, пытаясь отыскать чужую силу. Наверняка же в центре такого грандиозного поселения скрывается джинн? Или его соплеменники настолько увяли, пока он был в забытье? Это не слишком заботило Мелека Ахмара. Он одинаково презирал джиннов, людей и все, что располагалось между ними. Он был уникален. Именно это и означало быть королем .