Саад Хоссейн - Гуркха и Владыка Вторника

– Зато сейчас скучно, верно говорю? Нечем заняться… – Мелек Ахмар начинал беситься. Для хомов эти вахлаки вели себя неоправданно жизнерадостно. Это было неестественно. Что хорошего в людях без их врожденного недовольства? Оно было их характерной особенностью.

– Ха! Я поднимаюсь утром в своей квартирке и кухонный юнит готовит мне великолепные роти на завтрак. Лучше моей собственной мамы, верь или нет. На обед сыр из молока яка, а потом, немного вздремнув, я гуляю по паркам. У меня три девушки в трех районах, понимаешь? Меня прозвали Гаджи Игрок. Меня, у кого не нашлось времени даже жениться или завести детей, когда был юн, спасибо проклятому магазину. После встреч с дамами, по вечерам, я чаще всего возвращаюсь сюда, выпить и сыграть в нарды или лудо. Правда нам не на что играть, поскольку деньги отменили, но мы ставим разные безделушки, что-нибудь с сентиментальной ценностью. Добавляет в игру азарта. И лучшее? Нет похмелья. Я могу пьянствовать сколько захочу, а маленький ЛМА все вычистит, пока я сплю.

– Ты называешь это пьянством? – пренебрежительно оглянулся Мелек Ахмар. Никто не сполз под стол, не говорил на повышенных тонах, никто даже не смеялся. А благодаря дурацким летучим кубам, в таверне и девок-разносчиц на пощупать не было. Он стукнул Гурунга. – Это твой бар головорезов? Ты хочешь, чтобы я сверг Бога-Машину с этими обвисшими хренами?

– Они слегка анемичны, – признал Гурунг.

– Свергнуть Карму? – поморщился Гаджи. – Мне это не очень нравится. Я не буду о тебе докладывать, Гурунг, из-за той давней штуки, но правда, пора бы уж тебе прекращать водить компанию с дегенератами.

– Дегенерат? – Мелек Ахмар схватил старика за воротник, осклабился ему в лицо. – Я король-джинн Мелек Ахмар, Владыка Вторника, старый ты мудила! Я могу выпить весь этот город досуха и уйти на своих двоих. Я трахну каждого мужчину, женщину и козла в этом жалком месте и у меня все еще будет стоять. – Он швырнул Ганжи на стол с потрясенными нулями.

Поле искажения изогнулось вокруг него словно пчелиный рой, звук и атмосферный эффект которого заставили хомов испытать тошноту, когда он проплывал над ними силуэтом, подернутым дымкой могущества, а затем с хрустом приземлился на бар, расколов твердую ламинированную поверхность. Его кожа была красна, красны были его глаза, словно их вылизало пламя, и его архаичные заявления больше не казались такими уж смешными. Хомы жались к полу, ожидая припадка неистовства. Но Мелек Ахмар, на данный момент, не был заинтересован в разрушении. Он слишком долго спал. Чего он хотел на самом деле, так это хорошей вечеринки. Он схватил мигающий барный юнит и вырвал его из стены. Кубы с напитками остановили воздушный балет и в беспорядке опали, осыпаясь на злополучных клиентов. Двумя до невозможности сильными руками он выломал саму барную стойку, открывая под ней большой запас кубов. Если только это дерьмо у них и есть, значит его он пить и будет.

Он принялся их раскидывать.

– Нули! Возрадуйтесь, ибо ваш король с вами! Сегодня мы пьем, пока машинки в ваших спинах не взмолятся о пощаде! И хватить этой мерцающей хрени. Пусть кто-нибудь сыграет музыку!

Потерянные, нули уставились на него. Гурунг поднялся, схватил два куба и спокойно опустошил оба. Он схватил еще два, перекусил их пополам, заливая лицо жидкостью, откинул голову назад и испустил улюлюкающий воинский клич гуркхи. Кто-то влепил кубом в лицо Гаджи и внезапно старик эхом повторил клич Гурунга, поедая куб словно арбуз, пока тот разжижался в темный ром. Весь бар словно распустился, бутон раскрывшийся грубым и пестрым цветком. Пара заскочила на стол и принялась целоваться, компания начала громко петь, фальшиво и не в такт, но старую песню, которую все знали. Нули в зале принялись скакать, танцевать и кричать. Вечеринка началась.

Гамилькар Панде жил в скромном овальном здании, вдалеке от модных башен, где резвились денежные мешки Катманду. Он, разумеется, мог себе позволить и больше: будучи служителем Центральной Администрации он накопил достаточно баллов, чтобы реквизировать практически любое жилое помещение. Но он жил на грани аскетизма и все соблазны наркотиков, секса и виртуальности слабо его привлекали. В городе хватало людей, шатавшихся от оргии до крышесносной оргии, пока ЛМА раскалялись, очищая их кровь, и Гамилькару казалось, что вскоре они деградировали в единую бездумную тварь, не сохраняя более индивидуальности, к которой так отчаянно стремились.

Он поддерживал живые, пусть ограниченные, отношения. Раз в месяц встречался с родителями, чтобы поужинать в их доме (они все еще были женаты), его мать еще старалась готовить сама, хотя теперь это было почти невозможно — все ингредиенты поступали в форме куба и неминуемо изготовлялись из некоей вариации водорослей. Все-таки традиции нужно было поддерживать, момо защипывать и ставить на пар, а чай подавать определенным образом.

Его братья и сестры, кузены и полукузены, расселились по всему городу, и он добросовестно обменивался с ними сообщениями и посещал встречи. Они даже собрали семейный военный орден рыцарей в Финальной Фантазии 9000, и устраивали миссии по одному или два раза в месяц. У него не было жены, но над ним жила привлекательная полковница, к которой у него были чувства. Канелия Шакия работала в Обороне, собравшей группу резерва человеческих офицеров и солдат на случай, если система дронов однажды рухнет. В основном они проводили военные учения и устраивали строевые с архаичной экипировкой. Карма готовилась к любым неучтенным обстоятельствам, предупреждая собственную ошибку: необходимые альтернативы или имитация деятельности, никто не был уверен. Все же общественное служение приносило баллы, и этого было вполне достаточно для большинства людей.

Раз в неделю, во вторник, собственно, Гамилькар ужинал с полковницей Шакией, а затем они проводили ночь в ее кровати, где изобретательно и безудержно занимались сексом до изнеможения. Ему хотелось большего, но она держала его на строгом расписании и кажется не собиралась от него отступать. Он часто задавался вопросом, есть ли у нее другие любовники по графику, но полковница не выглядела любительницей тайн и он никогда не видел, чтобы кто-нибудь приходил к ней в гости, не говоря уж о том, чтобы провести ночь. Иметь нескольких партнеров было совершенно допустимым поведением, но Гамилькар был старомоден и за последние два года встреч он почти влюбился в ее неизменную рутину.

Проснувшись этим утром, он обнаружил, что она ушла, но оставила для него горячий чай и милую записку. Ему совершенно не запрещалось задерживаться, но оставаясь один в ее квартире, он всегда чувствовал себя чужаком. Желание порыться в ее ящиках или шкафу было почти неодолимым, но Гамилькар был человеком чести. Кроме того, любая неправедная информация обесценила бы доставшиеся с большим трудом доверительные моменты, подбрасываемые время от времени полковницей, осколки ее жизни, которыми он дорожил и хранил словно камешки-голыши в кладовых своего разума.