Орсон Кард - Ксеноцид

Я размышляю над тем, что могут означать для нас межпланетные путешествия.

Помимо сохранения вида?

Когда ты высылаешь своих работниц от себя, пускай даже на множество световых лет, ты продолжаешь видеть их глазами, правда?

Да, и испытываю вкус на их сяжках, чувствую ритм каждой вибрации. Когда они едят, я чувствую, как они размалывают своими челюстями еду. Именно потому почти всегда я говорю о себе «мы», формируя мысли в целое, понятное для Эндрю или же для тебя. Все дело в том, что я живу в неустанном присутствии того, что они видят, чувствуют и слышат.

У отцовских деревьев это несколько иначе. Нам нужно постараться, чтобы испытать собственные чувства. Но такое возможно. По крайней мере здесь, на Лузитании.

Не думаю, чтобы филотические связи должны были бы вас подвести. Следовательно, и я сама испытаю то же самое, что и они, полакомлюсь листами света чужого солнца, выслушаю рассказы, родившиеся в чужом мире. Это будет как восхищение, охватившее нас, когда прибыли люди. До тех пор мы не верили, что может иметься нечто иное, чем известный нам мир. Но они привезли с собой необыкновенные создания, да и сами были необыкновенными. У них были машины, а сами они творили чудеса. Другие леса не могли поверить, когда наши отцовские деревья рассказывали об этом. Помню, что даже сами отцовские деревья не совсем верили, когда братья из племени рассказывали им о людях. На Корнерое легло бремя убеждения их, что это вовсе не ложь, безумие или шутка.

Шутка?

Ходят истории о братьях-обманщиках, которые обманывают отцовские деревья. Но их всегда хватают и сурово наказывают.

Эндрю говорил мне, что подобные истории повторяются, чтобы приохотить к примерному поведению.

Обман отцовского дерева всегда искусителен. Я и сам иногда делал так. Не лгал… немного приукрашивал. Они тоже иногда делают со мной так же.

Ты их наказываешь?

Я помню, кто из них говорил неправду.

Когда у нас появляются непослушные работницы, мы оставляем их одних, и они погибают.

Брат, который слишком много врет, практически не имеет шансов стать отцовским деревом. Они об этом знают. Поэтому говорят неправду только лишь для забавы. В конце концов, они всегда говорят нам правду.

А если бы целое племя начало обманывать отцовские деревья? Как бы ты узнал об этом?

Точно так же ты можешь спросить меня про племя, которое валит свои отцовские деревья, либо их сжигает.

Разве такое когда-нибудь случалось?

А работницы бунтовали когда-нибудь против королевы, чтобы убить ее?

Как бы они смогли это сделать? Ведь они бы умерли.

Вот видишь. Есть вещи слишком ужасные, чтобы над ними размышлять. Я предпочитаю думать, что испытаю, когда первые отцовские деревья запустят корни в чужую почву, потянутся ветвями к чужому солнцу и напьются света неизвестной звезды.

Вскоре ты уверишься в том, что нет ни чужих звезд, ни чужих небес.

Нет?

Есть только небо и звезды самых разных видов. У каждого из них свой вкус, и все они хороши.

Теперь ты рассуждаешь словно дерево. Вкус! Неба!

Я вкушала тепло множества звезд, и все они были сладостны.

— Ты просишь меня, чтобы я помогла вам участвовать в мятеже против богов?

Вань-му ожидала, низко склонившись перед своей госпожой… своей бывшей госпожой. Она молчала, храня в собственном сердце слова, которые желала высказать: Нет, моя госпожа; я прошу тебя помочь в войне с чудовищным порабощением богослышащих, устроенным Конгрессом. Нет, моя госпожа; я прошу, чтобы ты помнила про обязанности в отношении отца, которые даже богослышащая не имеет права не выполнять, если ценит законопослушание. Нет, моя госпожа; прошу тебя помощи в спасении от ксеноцида добрых, невинных людей и pequeninos. Только Вань-му молчала, ибо это был один из первых уроков, которые она получила от учителя Ханя. Если ты обладаешь мудростью, а другое лицо знает, что нуждается в этой мудрости, поделись ею с радостью. Но если эта другая особа еще не знает, что ей нужна твоя мудрость, придержи ее у себя. Еда пробуждает восхищение лишь у голодного человека. Цинь-цзяо не испытывала голода к мудрости Вань-му. И никогда его не испытает. Потому-то Вань-му могла предложить ей лишь молчание. Она могла только верить, что Цинь-цзяо найдет свою тропу к правильному послушанию, сочувствию и к борьбе за свободу.

Любой повод хорош, лишь бы блестящий разум Цинь-цзяо начал работать ради правого дела. Вань-му никогда еще не чувствовала себя столь бесполезной как сейчас, глядя, как господин Хань борется с проблемами, предложенными ему Джейн. Чтобы размышлять над полетами со сверхсветовой скоростью, он изучал физику. Только как же Вань-му могла ему помогать, когда сама она учила только геометрию? Чтобы размышлять над вирусом десколады, он изучал микробиологию. Ну, и чем могла она ему помочь, раз сама узнавала всего лишь начала гейялогии и эволюции? Как она могла помочь хоть в чем-то, когда он обдумывал природу Джейн? Ведь она сама была ребенком простых работников, и будущее находилось в ее руках, а не в разуме. Философия столь превышала ее возможности, как небо превышает землю.

— Но ведь небо лишь кажется отдаленным, — отвечал учитель Хань, когда девочка говорила ему об этом. — На самом деле оно существует вокруг тебя. Ты вдыхаешь его и выдыхаешь, даже когда руки твои погружены в грязь. Вот это и есть истинная философия.

Но Вань-му из всего этого поняла лишь то, что господин Хань добр к ней и желает, чтобы она чувствовала себя получше.

Зато Цинь-цзяо была бы тут полезной. Вот почему Вань-му подала ей листок с названиями исследовательских проектов и списком паролей.

— Отец знает, что ты мне принесла это?

Вань-му не отвечала. На самом деле учитель Хань сам предложил это. Только сама она посчитала, что на данном этапе было бы лучше, если Цинь-цзяо не будет знать, что сюда она пришла как посланник ее отца.

Цинь-цзяо поняла это молчание именно так, как того ожидала Вань-му: ее тайная наперсница тайно приходит к ней, чтобы искать помощи своим путем.

— Если бы отец попросил меня, я бы согласилась, ибо это моя обязанность по отношению к нему как дочери.

Только Вань-му знала, что Цинь-цзяо уже не является послушной отцу. Она только говорила, что могла бы быть послушной. Она бы не вынесла столь страшного конфликта. Зная, что отец требует непослушания по отношению к богам, она, скорее, упала бы на пол и весь день прослеживала бы слои в досках пола.

— Тебе я ничего не должна, — объявила Цинь-цзяо. — Ты была лживой, нелояльной служанкой. Никогда еще не было столь недостойной и бесполезной тайной наперсницы. Для меня твое присутствие в этом доме как и присутствие жуков-вонючек на обеденном столе.