Аджони Рас - Игра колибри [litres]

– Выходит, свидетели незнакомы друг с другом, а значит, каждый из них рисует фее розовые крылышки, хотя эти феи и в туалет прогуливаются, и за член берутся руками… Ай-ай-ай…

– Да, примерно так, но тут есть одно но! Любовники сотэ всегда стремятся облечь их в узы брака и словно заклеймить собственной фамилией и колечком. Она – их победа, их трофей, а трофей принято выставлять за стеклом другим на зависть. Это даже не любовь, а помешательство, в чем каждый из них убеждается после разрыва, забыв о сотэ через удивительно короткий срок!

– Выходит, их мужчин тоже можно классифицировать, и не только по тугому кошельку и домику на побережье? – задумчиво уточнил Патрик.

– Да, что касается мужей, я бы описал их как хвастливых и весьма посредственных, хотя зачастую они принадлежат к среднему классу и даже чуть выше, но то – или следствие удачи, или поддержка родителей, не более. И лишь окрепнув, сотэ атакует рыбку покрупнее, сводя с ума или Маяковского, или Цезаря. А у них, в свою очередь, рождается вполне объяснимое желание показать ее миру. Однако, желая манипулировать мужчинами, такой недостаток, как излишнее хвастовство своей женщиной, сотэ им прощает. Заметь, понимает, осознает и при этом оставляет незамеченным и лишь использует его как еще один рычаг для манипулирования. У нас же, благодаря кичливости этих бедолаг, появляется шанс выловить нужную информацию в сети, найти то, что они разместили о своих женщинах, среди заметок, статусов и постов. Мы ищем не столько сотэ, тут информации всегда мало, мы ищем их хвастливых мужчин, всегда готовых протрубить миру, какую красотку они трахали накануне. Как-то так…

– Весьма доходчиво, – проговорил Патрик, потирая виски пальцами. – Ищем рыбу не по поплавку на воде, а по рыбаку у берега.

– Именно так. – Виктор улыбнулся и снял видеозапись с паузы.

Молодой Зидан наконец ступил на газон, а комнату наполнили звуки гимна Лиги чемпионов.

– Можно спросить? – Алиса натирала руку растопленным медом, устроившись на нижнем ярусе.

– Спрашивай, – опершись на стену, прикрытую полотенцем, отозвался я, безнаказанно продолжая разглядывать Алису.

Вот уже несколько часов она была рядом со мной. Сначала в магазине, потом дома, помогая готовить продукты для барбекю и нехитрые закуски. Я наслаждался каждым моментом и старался не торопить время, про себя умоляя Всевышнего заморозить злосчастные часы хотя бы сегодня.

– Как ты все это представляешь? Ты и я.

Алиса спрашивала так буднично и отстраненно, будто семейный психолог после сытного ланча со своим клиентом.

Это был один из ее вопросов с подтекстом, который она непременно готовила для особого случая, чтобы бросить на стол диалога, как джокера из карточной колоды. Я уже не в первый раз видел сегодня подобную карту, которой Алиса стремилась показать мне, неразумному, все безумие моих собственных чувств и всю их абсурдность. Я же в мыслях отвечал ей иначе, не так, как говорил вслух, старательно выбирая обороты, чтобы они максимально отражали мои желания и были лишены избыточных эмоций.

– Никак не представляю, в смысле, ничего такого, просто обычные мысли, обычные мечты.

Она тем временем отставила баночку с медом и, мельком взглянув на меня, принялась втирать липкую субстанцию вокруг глаз.

– Чего хотят те, кто влюблен? Быть рядом, быть любимым… Ведь есть любовники, например, которые годами встречаются втайне от супругов, и такие связи длятся порою всю жизнь. Может, это и неплохо, может, эта связь не дает им сойти с ума и помогает строить жизнь уже в собственных семьях.

– Я думала, когда любят, то хотят счастья тем, кого любят, – заметила Алиса. – И как ты при этом смог бы смотреть в глаза моему мужу? Мы же будем здесь появляться, Адам. А вдруг я забеременею от тебя. Выходит, твоего ребенка будет воспитывать другой… Нет! Это что-то невероятное… Ты бы так смог?

Нет, я, конечно, желал Алисе счастья, но при этом нестерпимо хотел ею обладать во всех смыслах, целиком и полностью, и, как уже решил накануне, врать ей или умышленно говорить то, что она намеревалась услышать, не собирался.

Бриджид, моя милая Бриджид называла это ошибкой. Она искренне считала, что любовная игра, как ни крути, остается игрой, а в любой игре есть правила. Нельзя играть в хоккей по бейсбольным правилам, нельзя играть с женщиной по правилам мужской игры. Это всегда проигрыш, всегда разгром. Но тогда я об этом не думал.

– Да, смог… Но это слова, Алиса, – обреченно проговорил я, не зная истинной цены сказанного и его последствий. – Я бы мог тебе соврать о чистых чувствах, не запачканных сексуальным влечением к тебе, но это ложь, а тебе я врать не хочу. Я слишком давно обманываю и себя, и тебя, пряча собственные чувства на дальнюю полку и мечтая о тебе тайком от всех. Хотя одно твое слово – и я буду врать. Буду говорить то, что говорят обычно, если ты попросишь.

– Нет, Адам, мне приятно, что ты откровенен со мной, – сказала она тихо и спокойно, с оттенками удивительной безмятежности в голосе.

Я мысленно отругал себя за то, что не смог сказать вслух, что хочу ее, хочу обладать ею, хочу до сумасшествия, до дрожи в руках, но теперь нужно дождаться следующего подходящего момента. Я знал, чувствовал, что так будет верно!

– Надеюсь, и ты, – промолвил я, заранее зная ответ и понимая, что, скорее всего, это ложь.

Мы встретились глазами. Какое-то мгновение смотрели друг на друга не шевелясь, словно говорили без слов, и каждый в этот миг открывал перед собеседником свое истинное «я», обычно скрытое и запрятанное глубоко под маской. Наконец, она отвела глаза, сделав это плавно и явно осознанно, как бы боясь открыться мне полностью и выдать подлинный смысл подготовленной для меня фразы.

– Я с тобой откровенна, как и всегда, – тихо проговорила она, убирая волосы под повязку и массируя лоб пальцами. – Ты прости, но я пока не могу все это осознать, мы столько лет общаемся, а в последнее время дружим, что… Надо перестроиться, что ли…

Ее слова обнадеживали, и уныние, которое начинало зарождаться внутри меня, вновь улетучилось, сменившись той самой утренней радостью. Алиса тем временем закончила с лицом и, повернувшись вполоборота, подняла ноги на лежак и принялась натирать бедра растаявшим медом. Она совершенно забыла о моем присутствии, а я, жадно впившись взором во внутреннюю поверхность бедер и розоватую резинку трусиков, слегка сбитую набок и почти приоткрывающую заветную ложбинку, буквально пил ее взглядом, как освежающий сок в знойный день. Несколько черных волосков выбились из-под края резинки и прилипли к вспотевшей коже, и мне в тот момент казалось это самым возбуждающим, что когда-либо доводилось видеть Адаму Ласке.