Джек Вэнс - Парусник № 25 и другие рассказы

Глаза Ковилла горели холодным голубым огнем: «Фомм, вы уволены из Бюро на Фирске, уволены из департамента межпланетных дел! Если вам нельзя доверить выполнение недвусмысленных указаний, вам нечего делать в Бюро. Соберите свои вещи и улетайте на первом пассажирском корабле!»

«Как вам будет угодно», – сказал Фомм и отвернулся.

«Вы все еще здесь работаете до четырех часов пополудни, – холодно прибавил Ковилл. – До тех пор вам придется выполнять мои распоряжения. Поставьте вертолет в ангар и верните бомбу в арсенал».

«Бомбы у меня больше нет, – объяснил Фомм. – Я отдал уран гончарам. Таково одно из условий нашего договора».

« Что? – Ковилл выпучил глаза. – Как вы сказали? »

«Вы меня слышали, – ответил Фомм. – И если вы думаете, что бомба нашла бы лучшее применение в качестве средства уничтожения индустрии целого племени, снабжающего город незаменимой утварью, вы не в своем уме».

«Фомм, возьмите вертолет, вернитесь в деревню гончаров и отнимите у них уран. Не возвращайтесь без урана! Несчастный идиот! Неужели вы не понимаете, что этим ураном гончары могут разнести в щепки весь Пенолпан, смести его с лица планеты?»

«Если вам так нужен этот уран, – парировал Фомм, – слетайте туда сами и попробуйте его привезти обратно. Вы меня уволили, мне тут больше нечего делать».

Ковилл уставился на него, раздувшись, как испуганная жаба. Слова застревали у него в горле.

Фомм прибавил: «На вашем месте я оставил бы всё, как есть. Думаю, что пытаться отнять у гончаров уран было бы опасно».

Ковилл повернулся, пристегнул к поясу пару гамма-лучеметов и промаршировал к выходу. Фомм услышал свист лопастей ротора.

«Храбрец! – пробормотал Фомм. – И дурак в придачу».

Через три недели Су-Зен взволнованно сообщила о приходе посетителей. Фомм поднял голову и, к своему изумлению, увидел, что к нему явился вождь гончаров в сопровождении двух соплеменников. Суровые, они неподвижно стояли в серых бурнусах.

Фомм вежливо приветствовал их и предложил им присесть, но те продолжали стоять.

«Я спустился в город, – произнес главный гончар, – чтобы удостовериться в том, что наш договор остается в силе».

«Насколько мне известно, это так», – подтвердил Фомм.

«В нашу деревню прилетел безумец, – сказал вождь гончаров. – Он утверждал, что у тебя не было полномочий на заключение сделки, и что наше соглашение его устраивает, но он не может позволить гончарам хранить тяжелый металл, позволяющий делать стекло цвета вечерней зари».

Фомм просил: «И что случилось?»

«Твой начальник стал стрелять, – без всякого выражения продолжал вождь. – Он убил шестерых здоровых, умелых гончаров. Но это не имеет значения. Я пришел, чтобы узнать, остался ли в силе наш договор».

«Да, – кивнул Фомм. – Он скреплен моим обещанием и обещанием моего главного начальника на Земле. Я говорил с ним, и он подтвердил действительность договора».

Главный гончар кивнул: «В таком случае я должен вручить тебе дар». Он подал знак, и один из его спутников передал Фомму большую чашу, отливавшую чудесным желтым блеском.

«Твоему сумасшедшему начальнику повезло, – заметил вождь гончаров. – Его дух живет в ярчайшем стекле, когда-либо порожденном Великим Пламенем».

Брови Фомма взметнулись: «Вы имеете в виду, что кости Ковилла…»

«Огненный дух безумца придал дополнительный глянец этой великолепной глазури, – сказал главный гончар. – Он будет вечно жить в ее волшебных переливах…»

Эйвери, старший помощник капитана, поднялся в рубку управления по трубе подъемника, прихлебывая кофе из колбы. Второй помощник Дарт с усилием поднялся с сиденья, на котором провел всю вахту: «Твоя очередь».

У худощавого, горбоносого Эйвери были редкие гладкие волосы и желтоватая кожа землистого оттенка. Черные, слегка раскосые глаза с узкими веками придавали ему некоторое сходство с печальным клоуном. Коренастый курносый Дарт, рыжий и курчавый, как эрдельтерьер, двигался порывисто и решительно. Потянувшись, чтобы размять короткие руки, он присоединился к Эйвери под передним смотровым куполом.

Эйвери наклонился, приглядываясь вверх и вниз, направо и налево, прослеживая розовые и ярко-голубые прожилки на черном фоне макроидного пространства. Обернувшись, он сказал через плечо: «Тускло. Прибавь яркости. Ничего не вижу дальше шести-семи метров».

Полусонно моргая, Дарт отрегулировал реостат, чтобы стали ярче потоки света, исходящие из двух носовых прожекторов, и напоминающие сухожилия силовые линии макроидного пространства стали блестящими и отчетливыми.

Эйвери крякнул: «Так-то оно лучше. Приближается очаг – там, где сходятся два пропластка».

Дарт тоже наклонился, наблюдая за тем, как линии задрожали, расширяясь навстречу одна другой. Этот участок начинал брезжить полупрозрачными завесами бледно-желтого, розового и зеленого оттенков. Внезапно появилась ярко-красная точка.

«Очаг! – угрюмо пробормотал Эйвери. – Прямо у нас под носом – центр звезды».

Дарт мрачно поглаживал подбородок, благодарный судьбе за то, что Эйвери, а не капитан Бадт, застал его спящим на посту.

«Да, надо полагать».

«Небольшой или средней величины, судя по изгибу внутренней голубой линии, – сказал Эйвери. – Что ж, давай проверим планеты – для чего еще мы тут торчим?»

Они обыскивали купол пядь за падью – сверху, снизу, справа и слева. Дарт воскликнул: «Смотри-ка, вот она! Совсем как на картинке в учебнике. Может быть, нам еще дадут премиальные».

Ярко-красная точка поблекла, пожелтела. Сплетение цветных прожилок, отмечавшее планету, начинало распускаться. Эйвери отскочил назад и шлепнул ладонью по выключателю дрейфа: силовые линии застыли.

Некоторое время они изучали закономерности изображения на полусферическом куполе. «Звезда примерно здесь, – Эйвери указал на точку между собой и Дартом. – А планета – над самым краем купола».

«Мы прославимся!» – сказал Дарт.

Рот Эйвери язвительно покривился: «Может быть. А может быть, мы попали пальцем в небо».

«И зачем все эти спецы, считающие себя гениями? – задал риторический вопрос Дарт. – Забавно, что ни один из них все еще не разобрался, что к чему».

Эйвери рассматривал купол в поиске других изгибов силовых линий: «Не разобрался в чем?»

«В том, что случается, когда мы переходим в макроидное пространство».

«Ты слишком много думаешь, – заявил Эйвери. – Вселенная сжимается – или мы, вместе с кораблем, становимся больше космоса. Так или иначе, мы прибываем в пункт назначения, а это главное. Спроси Баскома, он даст тебе десять разных ответов. Тоже мне гений». Баском, корабельный биолог, приобрел репутацию неистощимого спорщика, выдвигавшего всевозможные теории.