Кристофер Прист - Машина пространства. Опрокинутый мир

Мало-помалу Дистейну удалось собрать кое-какие средства за счет частных пожертвований и построить передвижную исследовательскую лабораторию. Он набрал группу помощников и вместе с ними отправился в Юго-Восточную Азию, в район Гонконга, — туда, где в тот момент находилось транслатерационное окно.

— С тех пор, — сказала Элизабет, — Дистейн не подавал о себе вестей.

Элизабет заявила, что мы по-прежнему на Планете Земля, что мы никогда ее и не покидали.

Она заявила, что наш опрокинутый мир — это и есть Земля, только наше восприятие окружающего искажено транслатерационным генератором, который, коль скоро его запустили, действительно почти не нуждается ни в каком топливе, но создает вокруг себя губительное для здоровья поле.

Она заявила, что Дистейн пренебрег побочными эффектами своего открытия, на которые ему в свое время указывали. Его предупреждали, что генератор в своем первоначальном виде неизбежно повлияет на органы чувств, вызовет наследственные недуги и генетические отклонения.

Она заявила, что транслатерационное окно в самом деле существует, и не одно, что на Земле открыли много таких окон.

Заявила, что окно, обнаруженное Дистейном, находится под нами и питает наш генератор.

Что, следуя по кругу, оно за двести лет переместилось из Юго-Восточной Азии в Европу.

Что сегодня мы достигли самого края Европы, и перед нами океан шириной в несколько тысяч миль.

Она говорила, говорила — а люди слушали…

Когда Элизабет кончила, Джейз медленно двинулся сквозь толпу в ее сторону — и я почти следом за ним, но не к Элизабет, а к двери, ведущей в Город. Мне пришлось пройти, в сущности, рядом с трибуной, и меня заметили.

— Гельвард! — окликнула Элизабет.

Я не остановился и, раздвинув толпу, покинул площадку. Я спустился по лестницам, миновал темный проход под днищем и вышел вновь на солнечный свет.

Я шел на север — туда, куда вели рельсы и канаты.

Через полчаса я услышал позади цокот копыт и обернулся.

Элизабет нагнала меня и, поравнявшись, спросила:

— Куда путь держите?

— На север, к мосту.

— Не ходите, незачем. Движенцы отключили генератор.

— И солнце теперь снова шар?.. — сердито ткнул я пальцем вверх.

— Вот именно.

Я даже не замедлил шага.

Элизабет повторила мне все, о чем говорила на митинге. Она заклинала меня внять голосу разума, повторяя вновь и вновь, что мир опрокинут лишь в моем личном восприятии.

Я молчал.

Что с ней спорить, она не бывала в прошлом. Она просто врет, она никогда не отъезжала от Города ни на север, ни на юг дальше чем на несколько миль. Ее не было рядом со мной в те часы, когда я наблюдал воочию жуткие истины этого мира.

Разве могло мое восприятие чудовищно изменить физический облик Люсии, Росарио и Катерины? А малыш — что, это его больное восприятие заставляло маяться от материнского молока? Что, это мое воспаленное воображение заставляло городскую одежду расползаться по швам, когда тела женщин просто-напросто перестали умещаться в ней?

— Почему вы не рассказали мне про все это во время нашего предыдущего разговора? — спросил я.

— Потому что я этого и сама тогда не знала. Чтобы узнать, мне пришлось вернуться в Англию. И поразительное дело — никого в Англии мое открытие не взволновало. Я так старалась найти кого-нибудь, кто проявил бы каплю сострадания к вам, к вашему Городу… но нет, ваша судьба никого не трогала. На Земле сегодня происходит множество важных событий, захватывающих перемен. И на судьбу какого-то городишка на колесах всем наплевать…

— Зачем же вы вернулись сюда?

— Потому что я видела Город своими глазами. Потому что понимала, что у вас на уме. Я должна, я обязана была выяснить про Дистейна… и про транслатерацию — это сегодня стандартный, повсеместно принятый технологический процесс, но я-то лично ничего в нем не понимала!

— А что тут понимать, все яснее ясного, — отозвался я.

— То есть? — не поняла Элизабет.

— Если генератор, как вы утверждаете, отключен, тогда не осталось вообще никаких проблем. Мне надо лишь время от времени поднимать глаза на солнце и внушать себе, что это шар, как бы он на самом деле ни выглядел.

— Но, Гельвард, это же обман зрения!

— Обман или не обман, а я верю тому, что вижу.

— И напрасно.

Через несколько минут нам навстречу толпой повалили люди, спешащие на юг, домой, в Город. В большинстве своем они возвращались со всеми пожитками, какие взяли, отправляясь на работу к мосту. Никто из них не удостоил нас внимания. Я прибавил шагу, пытаясь оторваться от Элизабет. Но она не отставала, ведя лошадь за собой.

Стройплощадка опустела. По мягкому желтому грунту я прошел на настил покинутого моста. Внизу блестела вода, прозрачная и спокойная: интересно, откуда же берутся волны, что даже сейчас облизывают сваи, выкатываясь на песок?

Обернувшись, я увидел Элизабет, которая стояла с лошадью на берегу. Она смотрела мне вслед — я ответил ей долгим взглядом, потом нагнулся, снял ботинки и босиком пошел дальше, к концу настила.

Солнце спускалось к северо-западному горизонту. Какое же это было прекрасное, своеобразное зрелище! Изящный, загадочный огненный контур, куда более привлекательный, чем безыскусный шар. Жаль, что мне так ни разу и не удалось достойно передать красоту этих линий на бумаге.

Я нырнул с моста головой вниз. Вода обожгла тело холодом, но это было даже приятно. Едва я вынырнул на поверхность, подоспевшая волна швырнула меня обратно на ближайшую сваю. Я оттолкнулся от скользкого бревна и поплыл на север.

Потом мне стало интересно: неужели Элизабет все еще наблюдает за мной? Я перевернулся на спину. Оказывается, пока я плыл, женщина спустилась с берега и теперь неторопливо ехала верхом по неровным доскам настила. Достигнув края, она остановилась и, замерев в седле, пристально смотрела мне вслед.

Я поплыл дальше. Может, она хотя бы помашет мне? Заходящее солнце обливало ее сочной желтизной, и она будто светилась на фоне темной голубизны неба.

Вновь перевернувшись, я устремил взгляд на север. Солнце уже почти зашло, большая часть широкого сплюснутого диска скрылась из виду. Я ждал — и вот на моих глазах за горизонт ушла середина, а затем и верхушка светового копья. Все вокруг поглотила тьма, и тогда я поплыл, взрезая пенистые гребешки волн, обратно — к новому для меня берегу.

Да (исп.).