Владимир Ильин - Формула

Дежурство только что началось, и Сивяков даже не успел испить чаю, когда всполошился внутренний телефон. По закону подлости, звонили из приемного отделения. Причем сама заведующая, Татьяна Петровна.

— Алексей? — бодро осведомилась она. — Тут вам наши общие друзья из «скорой помощи» работенку привезли…

— Это называется: «Если друг оказался вдруг…». Что-то серьезное?

— Скорее всего, прободная…

— Желудка?

— Ну, не сердца же!..

— Ну, вот… Умеете вы обрадовать горемыку-хирурга.

— Вы еще больше обрадуетесь, когда сами увидите больного. Спуститесь, пожалуйста, к нам и посмотрИте на него!

— А что на него смотреть? Или это какая-то голливудская кинозвезда, заблудившаяся на просторах нашей родины?

— Кинозвезда в наш гадюшник не попала бы!

— Тогда, может, это инопланетянин, а? С зеленым цветом кожного покрова?

— Лёша, кончайте выпендриваться! Время-то идет, а больной страдает…

— Ну, так в чем дело-то? Оформляйте, как положено, и везите его сюда!..

— Послушайте, Алексей Вадимович, шутки шутками, но тут требуется ваше личное участие. Потому что, во-первых, без операции уже вряд ли обойтись, а пациент категорически отказывается оперироваться… А во-вторых, это не просто пациент, и вам решать, будем ли мы с ним вообще связываться…

— Татьяна Петровна, вы сегодня решили меня замучать загадками? Что значит — «будем ли мы связываться»?

— Просто я не договорила… Дело в том, что больной — бомж, и его подобрали прямо на улице!

— О, черт, вот повезло — так повезло! Ладно, сейчас приду…

Положив трубку, Сивяков про себя решил, что просто не имеет права брать такую обузу для всего хирургического отделения. Он-то что: прооперирует и уйдет, а вот бедняжкам-медсестрам придется проделать массу грязной и совершенно неприятной работы, начиная от помывки тела, на котором уже, наверное, образовались коросты от многонедельного немытья, и кончая выхаживанием в постоперационный период.

Но спуститься в приемное отделение все-таки надо. Хотя бы потому, что обещал…

Перед тем, как покинуть отделение, Сивяков вызвал своего напарника — молодого интерна Олега и распорядился приготовить на всякий случай операционную, а также предупредить анестезиологичку и медсестер дежурной смены, чтоб были наготове.

Скрючившийся на каталке бомж вполне соответствовал своему статусу. Был он вызывающе грязным, заросшим, как первобытный дикарь, и вовсю благоухал канализационными ароматами. Татьяна Петровна и ее девчонки, морщась, зажимали носы, но стоически терпели. Несмотря на холодную погоду, окна в приемном отделении были открыты настежь, но от столь агрессивной вони мог бы спасти только противогаз.

Больной лежал неподвижно, и на появление Сивякова не отреагировал. Было заметно, что лицо у него серое не только от грязи. Время от времени он принимался страдальчески стонать. На вид ему можно было дать любой возраст в диапазоне от тридцати до шестидесяти лет.

— Ну, что у нас болит? — традиционно поинтересовался Сивяков, присаживаясь на стул рядом с каталкой.

— Живот! — прохрипел бомж, и Алексей сделал над собой усилие, чтобы не отшатнуться: помимо обычной вони, от лежащего разило ядовитым перегаром спиртного.

— И давно болит? — невозмутимо продолжал Сивяков.

— Бог его знает… Часов-то у нас нет… Еще днем началось… будто кто ножом ударил!

Значит, часов пять-шесть уже прошло, сделал вывод Сивяков.

— Дайте-ка, я посмотрю… Распрямитесь немного…

— Ой-ой! — взвыл мужчина, когда Сивяков пробежал пальцами по животу. — Больно!..

Живот был твердым, словно каменным, и при дыхании не двигался. Классика…

— Язва у вас давно?

— А я знаю? Мы ж к врачам не ходим…

— Ладно, не переживай, — переходя на «ты», сказал Сивяков. — Сейчас сделаем тебе операцию, и всё будет в порядке…

— Нет, доктор, не надо операции, — просипел больной, вновь принимая скрюченное положение.

— Это почему же?

— Может, и так пройдет…

— Не пройдет. Тебя как звать-то?

— Николай…

— Так вот, Николай, у тебя, скорее всего, уже начался перитонит. Дальше тянуть нельзя, и так много времени прошло… Пойми, тебя сейчас спасет только срочная операция.

— Нет! — упрямо мотнул головой бомж. — Не хочу!..

— Ну, тогда тебе крышка.

Больной с трудом повернул голову и впился взглядом в лицо Сивякова.

— Ну и пускай! — сипло выдавил он. — Зачем мне… такая жизнь? Устал уже!..

За спиной Сивякова с облегчением вздохнула Татьяна Петровна:

— Ну, видите, Алексей Вадимович? Он отказывается… И родственников у него нет. Пусть только подпишет отказную — и дело с концом!

— Почему это — нет родственников? — приподнял голову бомж. — У меня мать есть… только не здесь… в другом городе…

— Даже если мы ее вызовем, она все равно не успеет приехать, — сказала Татьяна Петровна.

Сам не зная, почему, Сивяков начал раздражаться.

— Вот что, — сказал он. — Давайте-ка мы все помолчим. А Николай пусть еще полежит минут пятнадцать и подумает как следует… Время еще есть.

Встал и вышел в коридор, на ходу доставая сигареты.

Заведующая пришла за ним в курилку:

— Ну, и что будем делать, Леша?

— Пусть больной сам решает…

— Вряд ли он передумает. Да и нам не придется возиться с ним. Вы же сами видели, в каком он состоянии…

— Татьяна Петровна, я все понимаю, но… Если мы его не возьмем, кто еще ему поможет? Или вы не хотите его брать только потому, что у него нет прописки и крыши над головой?

— Страховки у него, между прочим, тоже нет!

— Татьяна Петровна! Дайте спокойно покурить, а?

Заведующая поджала губы и, резко развернувшись, ушла.

Сивяков выкурил одну сигарету, потом — другую.

Вернулся в приемное отделение.

Ни на кого не глядя, подошел к каталке.

Пощупал у бомжа пульс, опять пропальпировал живот, посмотрел язык.

И лишь потом спросил:

— Ну что, Коля, решил?

Вместо ответа на этот вопрос бомж вдруг принялся зачем-то рассказывать о себе, причем весьма многословно. Как он работал шофером, как у него была семья, как его уволили под всеобщее сокращение. Как он потерял всё и почему ему теперь незачем и не для кого жить…

Сивяков рассеянно слушал, качая головой. Ему было ясно, что в данном случае в разговорчивости пациента нет ничего хорошего. Видимо, начинается эйфория, а это верный признак того, что перитонит прогрессирует. Еще немного — и Николая действительно не спасти…

Сивяков поднялся со стула, отвел в сторонку Татьяну Петровну:

— Хлороформ у вас имеется?