Ян Вайсс - Фантастика чехословацких писателей

– Наслаждение – купаться в росе, но еще большее наслаждение – говорить с человеком, который понимает тебя. Именно это я и имел в виду. В момент, когда раздался сигнал тревоги... – . .я был здесь. Именно на этом месте.

Еще точнее – я только что вернулся.

– Могу ли я узнать, откуда именно?

– Снизу. Из шахты. Ежедневно до обеда я спускаюсь вниз, проверяю приборы и делаю об этом отметку.

– Значит, в критический момент вы спускались по лестнице, какое-то время проверяли сейсмограф и снова вернулись. Правильно?

– Абсолютно правильно.

– Сейсмограммы сохраняются?

– Вы хорошо знаете свое дело, полковник!

– Майор, с вашего позволения.

– Простите. Вы неплохо ориентируетесь в незнакомой обстановке. С вами приятно побеседовать.

Юрамото поднялся и подошел к ящику у стены.

– Здесь находится субботняя сейсмограмма.

Наклонясь над развернутой лентой. Родин внимательно слушал объяснения селенолога. Юрамото достал другие сейсмограммы, и майор начал сравнивать их между собой.

– Не объясните ли. .

– С удовольствием. Я пришел сюда в 10:31 утра. До

10:49 (с точностью до секунд) сейсмограф ничего особенного не зарегистрировал, так как я сидел за столом и писал. Вот здесь сейсмограмма начинает отмечать мой спуск, пребывание внизу, подъем наверх. Вот это – удар дверей в шлюзовой камере, а что означает эта линия, вы наверняка угадаете. .

– Удаляющиеся шаги.

– Да, когда я бежал к базе. Эти вот незначительные, неравномерные отклонения я бы отнес за счет людей, бежавших к радиотелескопу, и переполоха, вызванного первым убийством на Луне.

Родин поднял глаза и посмотрел на Гольберга – в глазах доктора мелькнули изумление и растерянность. Он снова повернулся к Юрамото.

– Это похоже на алиби.

– Нет, – улыбка селенолога была очень дружелюбной, но в ней чудилось сочувствие, – это и есть алиби.

– Вы так думаете?

– Твердо знаю.

– Я буду откровенен, профессор, вы, вероятно, поймете меня. Мне нужна полная ясность. А что, если это не субботняя сейсмограмма? Что, если на ней заранее или позднее было что-нибудь подрисовано?

– Должен вас разочаровать, майор. Мое алиби неоспоримо. Я уже говорил, что ленту обычно меняю в полдень.

На это уходит немного – всего две-три минуты. Но это значит, что мы ежедневно теряли бы эти несколько минут.

Во избежание потери времени с 10:50 до 12:10 самописцы одновременно записывают сейсмограмму на две ленты.

Селенолог развернул перед майором обе ленты. Он прав. В этом не оставалось ни малейшего сомнения. На субботней ленте действительно были зарегистрированы те же колебания. Они неопровержимо доказали алиби Юрамото.

– Еще два вопроса, если позволите, – устало сказал следователь.

– Кто даст напиться путнику, сам не будет страдать от жажды. Но у верного ли вы источника, майор?

– Не сомневаюсь. Итак, первый вопрос: почему на сейсмограмме не зарегистрирована тревога? Точнее, выстрел из ракетницы?

– Потому что сейсмограф не реагирует на свет.

Снова этот скрытый сарказм в словах Юрамото. «Не начинают ли у меня сдавать нервы, не поддаюсь ли я раздражению?»

– А ударная волна распространяющихся газов, возникшая при выстреле, была слишком слабой, – продолжал селенолог. – Что же касается сотрясения, которое приборы отметили в критический момент, то это, возможно, отдача.

Тело перенесло этот, разумеется ослабленный толчок, на лунную поверхность.

– А почему вы говорите – возможно?

– Потому что отклонение слишком сильное, а радиотелескоп сравнительно далеко. Скорее это все-таки удар или прыжок вблизи от базы. Я затрудняюсь это объяснить.

– Вы сказали – прыжок?

– Да, прыжок или падение с большой высоты.

– Благодарю вас. И последнее – почему вы решили, что

Шмидт убит?

– Совестно признаться, майор, но я понял это довольно поздно. Лишь увидев доктора, бегущего к радиотелескопу, я подумал, что, похоже, вы пытаетесь воссоздать картину убийства, и тут я прозрел. Как это сразу не пришло мне в голову! Ведь будь это самоубийство, в скафандре Шмидта не могло быть двух пулевых отверстий. Первый же выстрел оказался бы для него смертельным. И тогда я вам сказал, что преступник мог не бежать по серпантину, а спрыгнуть.

– Вам не приходит в голову, кто мог быть в этом замешан?

– Не имею ни малейшего представления, майор. Могу сказать лишь одно: кто бы ни был убийца, нервы у него железные. Ведь, как только вы прилетели, он должен был понять...

– Вспомнил! – Следователь резко повернулся к доктору. – Вспомнил, о чем я подумал, когда мы были у Маккента. Но эта мысль тут же выскочила у меня из головы и я никак потом не мог ее воскресить. «Вы кружитесь около виновного, – сказал Маккент, рассуждая о нашей работе, –

а он об этом не знает. А может быть, и знает.. нет, не хотел бы я быть в его шкуре – круг сужается». Но, очевидно, вас это совсем не интересует. – Родин обернулся к селенологу.

– Жаль каждой росинки, которая не освежит цветка.

– Хорошо. Что мы выигрываем, делая вид, что речь идет о самоубийстве? Ничего, больше того, проигрываем.

Ведь преступника не обманешь. Скрытность – на руку убийце. Я скажу об этом всем утром. Не буду навевать страшных снов.

Юрамото проводил гостей до дверей шлюзовой камеры.

– Гости из дому – печаль на порог.

Снаружи было тихо, холодно, неприветливо.

– Кажется, мы безнадежно влипли. – Вопреки отпечатанной и собственноручно подписанной инструкции «Как обращаться со скафандром» доктор отфутболил шлем в угол комнаты. – Смотрите, – с горечью добавил он и перечеркнул последнюю фамилию в своем блокноте. – Так! А

теперь, быть может, пройти весь список заново?

– А почему бы и нет? – Родин сунул руку в карман, но тут же безнадежно махнул рукой: что за идея – запретить на Луне курить! – Начнем с Глаца. С 9:00 до объявления тревоги он находился на командном пункте, у стены с телеэкраном.

– Дальше!

– Что касается инженера Мельхиада, то Глац, Ирма

Дари и Рея Сантос подтвердили его алиби около 10:50.

– Перейдем к самой Ирме. До 10:50 она была у Глаца, потом вернулась на узел связи и наладила радиосвязь с

Землей. Ее корреспондент утверждает, что около 11:00 она отвергла его радиокомплименты. Следовательно, в этот момент она не могла быть у радиотелескопа.

– Ланге?

– Тот, кто вознес человека до уровня бога! У него алиби примерно с 10:30, когда он вошел в фотолабораторию.

– Маккент? – Биолог оказался у входа первым. Повидимому, он появился там в 11:01, не позднее. За две минуты он не мог добежать от радиотелескопа до базы, даже если бы прыгнул с обрыва.

– Кто же остался?

– Нейман, который за несколько минут до тревоги включил прожектора ракетоплана. Это подтвердила Сантос. Никого, кроме этих восьми, здесь не было. И тем не менее Шмидт убит.