Всеволод Валюсинский - Пять бессмертных [Т. I]

Замечательно, что журналисты, не произнеся ни слова о своих предположениях, думали об одном и том же.

— Не находите ли вы, — сказал один из них, откусывая кончик сигары, — что шаги этого человека несколько ускорены по сравнению с нормальным?

Остальные враждебно взглянули на юного журналиста. Он был еще совсем щенок. Какой же порядочный журналист будет излагать свои соображения вслух? Ничего кроме ненависти друг к другу они теперь не чувствовали, ибо были от разных газет. Вместо ответа, они, как по команде, выхватили записные книжки и принялись быстро писать. Молодой секунду глядел на них, вдруг бросил нераскуренную еще сигару и тоже схватился за свой блокнот.

«Да, — продолжал мечтать Курганов, — никакими силами нельзя было бы удержать это известие в стенах здания. Через пять минут уже об этом знала бы вся Евразия, Австралия, Африка. Известно стало бы и в Америке, а потом… потом…»

Нет! Этого не может быть! Он вспомнил, зачем летел в Берлин, как обстоит дело, и сразу остановился, по привычке чуть усмехнувшись углом рта. Остановился он как раз против кабины, где сидели англичане, и спиной к дверям. Сухое щелканье моментальных затворов заставило его обернуться. Маленькие аппараты, величиной не более карманных часов, еще раз протрещали и исчезли в жилетных карманах. Затем англичане быстро встали. Не обращая на Курганова никакого внимания, чуть не сбив его с ног, они быстро пошли куда-то по галерее. Молодой прибавил шагу, другие тоже. С половины пути они бегом ринулись к маленькой двери, которая вела во второй этаж. Первым проскочил в Дверь самый толстый и на вид самый неподвижный.

«Не случилось ли чего-нибудь?» — подумал Курганов и направился следом за ним.

Из второго этажа легкая винтовая лестница вела к кабинке, на дверях которой было написано «Aerons-Radio-Poste». Сталкивая друг друга с узкой лестницы, англичане лезли наверх. Молча, со стиснутыми зубами, опередивший всех толстяк брыкал ногами, стряхивая с себя уцепившихся за него джентльменов. Толстому удалось открыть дверь и юркнуть в кабинку. Там места для всех не нашлось. Трое осталось на лестнице. Бешенство было написано на их лицах.

Курганов бесцеремонно наблюдал за происходящим. Неудачники-журналисты решили воспользоваться тем, что есть. Их руки опять потянулись к жилетным карманам, где лежали маленькие аппараты.

«Вот канальи! — подумал Курганов, быстро уходя прочь, — сегодня вечером мои портреты вместе с какими-нибудь нелепыми статейками появятся во всех английских газетах». Ему стало досадно, и он пошел в свою кабину. Там он застал Пфиценмейстера в глубокой задумчивости.

— Я только что подвергся нападению разбойников.

— ?

— Да. И описан и снят спереди и сзади. Этот народ пронырливее всяких сыщиков. Удивляюсь, как они узнали меня! Я слышал, как назвали мое имя.

— Это не удивительно, журналисты должны знать в лицо каждого выдающегося человека. Они, вероятно, видели, как мы садились. Вашу станцию все знают. Я тоже когда-то подвергался таким преследованиям.

Пфиценмейстер сказал все это несвойственным ему мягким голосом и даже слегка улыбнулся. Курганов посмотрел на него с любопытством и удивлением. Перед ним не было уже того деревянного ученого, каким все привыкли видеть старика. Чувствовался какой-то душевный надлом, глаза его, всегда пронзительные и злые, приобрели новое, скорбное выражение.

«Как он стар», — подумал Курганов. Но мысли его скоро приняли другой оборот. Он знал назойливость и изобретательность журналистов и понимал, что они теперь его не выпустят из виду. А это было весьма некстати, грозило разрушением его планов. Он становился все серьезнее и мрачнее.

«Наверно эти проныры еще в телеграфной будке. Вероятно, успею…»

Курганов схватил свой чемодан. Не обращая внимания на удивленный взгляд немца, он быстро вышел, опустился в самую нижнюю галерею и прошел на открытый воздушный мостик. По бокам висели маленькие аэроны; некоторые принадлежали пассажирам, летящим на корабле. Были почтовые авиэтки, служившие для связи с Землей во время пути. Внизу широко расстилалось море. Было пасмурно. Туман заволакивал горизонт.

— Где летим? — спросил Курганов у одного из стоявших на мостике. Судя по форме, это были матросы аэрона. У них на фуражках, как и на корпусе последнего, стояло: «a-Ut-18».

— Прошли Борнгольм, — ответил один из них, — в Штеттине посадка.

— Мне нужно не в Штеттин, а в Кольберг, я не могу терять ни минуты, можете вы отвезти меня туда на авиэтке?

— Можно. Это будет стоить полфунта.

— Хорошо. Только скорее.

Матрос нажал кнопку звонка. Из кабины вышел пилот.

«Только бы не увидели, а то кинутся в погоню», — думал Курганов, усаживаясь в авиэтку. Через минуту громада большого корабля, как черная туча, исчезла в тумане. Авиэтка бабочкой летела к берегу.

«Спасен, — убедился Курганов, — погони нет». Ему удалось обмануть навязчивых репортеров. Спустя полчаса он уже садился на кольбергском вокзале в вагон магнитной железной дороги.

Метрополитен доставил его к подземным камерам Биоинститута. Курганов не успел оглянуться, как стало вечереть. Ему отвели комнату в самом верхнем этаже здания. Из окна была видна вся западная часть города: верхние этажи высоких, ажурных построек и реющие по всем направлениям тучи летательных машин были позолочены закатом. Солнце село. Город спорил с уходящим светилом блеском и яркостью искусственного света.

Закусив и закурив папиросу, Курганов почувствовал смертельную усталость. Ни о чем не думая, он бросился на кровать и заснул, как убитый.

Утром Курганов спросил английскую газету. На второй странице он нашел два своих портрета. На одном из них был виден только его затылок и рядом крупный заголовок: «Странное поведение русского ученого». Он со злостью отшвырнул от себя газету. Но любопытство превозмогло: «Интересно все же узнать, что настрочили эти канальи!» Курганов прочел статейку, в которой говорилось, что известный русский ученый «Курганофф», вероятно, скоро выступит с важным и интересным докладом о своей работе. Вероятно, неудачи сильно беспокоят его, потому что во время перелета со своей станции в Европу названный ученый обнаруживал признаки глубокого душевного волнения. Курганов не стал дальше читать. Ему стало смешно. Ну, и мастера! Они все выдумали, но близки к истине. Это почти ясновидение, черт возьми! Все-таки лучше им на глаза не попадаться.

Внезапное появление Курганова в Берлине вызвало сенсацию в научных кругах. Первые дни он был центром всеобщего внимания. Но с первых же частных и полуофициальных бесед стало ясно, что Курганов не выскажется. В этом всеобщем мнении менее всего был повинен сам Курганов, если не считать его заключительной фразы на частном банкете в секции краниологов: