Радмило Анджелкович - В тени Сфинкса

— Отче, я всегда преклонялся перед твоей мудростью.

— Мудрость давно покинула нас, Фа Раон. Ее свет угас. Мы все больше погружаемся во тьму невежества. Мудрейшие боятся, что знание пошатнет веру в богов.

— Ты в самом деле веришь в мою правоту, Арахом?

— Верю и в твою правоту и в тебя, Фа Раон. Я и сам пытался раскрыть тайну Неба, но мои старания оказались тщетными: без наблюдений я не мог найти подтверждения своим мыслям. Теперь благодаря тебе я нашел подтверждение своим догадкам. И мне радостно оттого, что они оказались верны. Я даже могу себе представить, где появляется твоя Пела, священная змея.

Сославшись на слабость, Арахом выразил желание немного отдохнуть. Изида принесла ему мое любимое плетеное кресло.

На землю опустилась ночь, и небо было усеяно звездами — новая луна еще только нарождалась. Арахом долго молчал, потом поднялся с кресла и, поддерживаемый рабом, сделал несколько шагов вперед. Он поднял глаза к небу, словно стараясь разглядеть что-то, и на удивление точно повернулся в сторону, где должна была находиться Пела.

— Когда взойдет твоя Пела, священная змея?

— Пока не могу точно сказать. Вероятно, не раньше чем наступит полнолуние. Она сейчас все быстрее приближается к Земле, потому что яркость ее увеличивается. Она летит прямо навстречу нам.

— Откуда взялась эта Пела? Как велика она? И что собой представляет?

Я горько усмехнулся.

— Мудрейший Арахом, хотя ни ты, ни я не верим древнему пророчеству, ему предстоит сбыться самым неожиданным образом. Вопрос только в том, будет ли это означать конец всего мира или лишь великую трагедию. Я не знаю, каких размеров Пела, но думаю, гораздо больше гор Сен. Может, она такая, как наша Земля, а может, немного меньше. Сейчас она кажется небольшой точкой, но на самом деле она достаточно велика, чтобы столкнувшись с Землей, вызвать огромные разрушения, а то и ее гибель.

— Да, я уже слышал об этом. Это за эти мысли тебя обвиняет Кретон, а с ним и все члены Совета. — Арахом повернулся ко мне лицом. — Потому я пришел к тебе, Фа Раон. Меня обязали сообщить тебе решение Совета, хотя мне очень горько это делать. Я предпочел бы, чтобы этим вестником был кто-нибудь другой. Но пути судьбы неисповедимы. Нам предстоит расстаться как раз тогда, когда мы обнаружили свое единомыслие. Совет повелел сообщить тебе, что отныне ты и Изида изгоняетесь из Атлы. Послезавтра вы должны отплыть: судно будет ждать в заливе. Вы навсегда покинете Атлантиду, возвратиться сюда ты можешь только для того, чтобы принять смерть. Таково решение Совета. Единственным, кто был против такого решения, оказался я, и потому именно меня послали сообщить решение Совета тебе. Может, они втайне надеются, что и я захочу вместе с вами покинуть Атлу.

— А почему бы и нет, мудрейший Арахом? Если размеры Пелы меньше, чем я полагаю, и упадет она в океан, выжить смогут лишь те, кто будет находиться дальше от побережья, во внутренней части земли. За горами, на востоке, лежат обширные земли, а наша Атлантида — лишь окруженный водой остров. Если Пела упадет в море, волны затопят его.

— Нет, Фа Раон, я останусь. Слишком я стар, чтобы бежать от смерти, тем более что она так спешит ко мне прямо с Неба. Уехав, ты спасешься. В сущности Совет спасает тебя от бедствия, в которое не верит. А может, все еще кончится благополучно, может, уцелеет Атла. Тогда я смогу доказать им, что ты был прав, и тебе разрешат вернуться.

— Добрейший Арахом, твоими бы устами да мед пить. Но умоляю тебя ради всех святых, уйди в ущелье гор Сен. Если милостив бог, может, не доберутся туда океанские волны.

— Я послушаюсь тебя, Фа Раон, и отправлюсь, как только Луна войдет в первую четверть. Ты будешь уже далеко на востоке. Если же с тобой что-то случится, а я переживу столкновение с Пелой, знай — своим ученикам я поведаю о мире, который ты открыл нам, бессонными ночами наблюдая Небо. Тогда другими глазами и мы будем смотреть на него.

Так закончился наш разговор с Мудрейшим Арахомом за два вечера до того, как я отправился в изгнание, покинул родные края, которые мне никогда больше не суждено было увидеть… Однако я, можно сказать, побывал здесь еще раз.

Это было через несколько месяцев после падения Пелы. Судно, на котором я приплыл, кружило на том самом месте, где совсем недавно находился остров, который считался центром вселенной. Груды обломков затрудняли плавание, бились о борт, сея страх среди рабов-гребцов…

День, когда небо, океан и земля поменялись местами, запомнился людям надолго, ужас наводило одно слово «Атлантида». Чтобы память о нем не стерлась в веках, я повелел высечь на камне это послание к людям будущего. Сам я не видел гибели Атлы, сюда, на далекий восток, на берега великой реки Миср, докатились лишь отзвуки катастрофы. Но я хочу, чтобы после нас осталась не просто память о ней, а то, что гораздо важнее: истина о Небе, с которого упала звезда. О Небе, тайны которого еще предстоит раскрыть тем, кто придет после нас.

— Вот этот дом, — сказал мой сопровождающий. — Пока он единственный в своем роде, но скоро такие дома станут совершенно обычными.

Я скептически улыбнулся. Сыт я по горло подобными эпохальными открытиями. Я работал в бюро патентов и открытий, и моя миссия заключалась в том, чтобы отклонять предложенные открытия (их одобрением занималась другая служба) под тем простым и хорошим предлогом, что мы живем в эпицентре непрекращающегося взрыва открытий и новшеств и если бы человечество принялось все их внедрять, у него не осталось бы времени наслаждаться их результатами. Однако этот человек пришел ко мне не обычными путями (имейте в виду, что в нашу посттелематическую эру «обычный путь» по-прежнему означает «с рекомендациями сверху, справа и слева»), а был внуком лучшей школьной подруги моей бабушки, и, конечно, в посттелематическую эпоху тоже никто не может отказать в небольшом удовольствии своей бабушке, этому милейшему существу, с которым ты оставался вдвоем длинными зимними вечерами, когда родители уходили в театр, в кино или ресторан. Внук был весьма симпатичен. Он походил скорее на виолончелиста в оперном оркестре (галстук-бабочка, лысина, бархатный пиджак, сильно вытертый на локтях), чем на физика, инженера, специалиста по автоматике или кибернетика наших дней. И вот мы стоим перед экспериментальным домом, и я жду, когда этот человек произнесет нечто вроде «сезам откройся», к которому мы привыкли в последнее время. И в самом деле, «виолончелист» подходит к крохотному микрофону, вделанному в дверь, и говорит: