Джеймс Типтри-младший - Счастье - это теплый звездолет (Сборник)

— Баклан, выдержанный в навозе! Рататуй! Персики в ледяном шампанском!

«Изобретай», — приказал он себе.

— Паштет из печенки откормленного гуся, усаженный трюфелями, в оболочке из белоснежного сала! — Он сладострастно втянул воздух. — Горячие сконы с маслом и черничным сиропом! Суфле из копченой трески! О да! Мясо нерожденного теленка, отбитое в кружево и чуточку поджаренное на черном масле с пряными травами…

Галаго и Рэглбомба вцепились друг в друга, закрыв глаза. Мускул был заворожен.

— Ищем Землю! Кисловато-сладкая лесная земляника на виноградных листьях, с девонскими сливками! — стонал Галаго, раскачиваясь из стороны в сторону.

— Земля! Горький эндивий, припущенный в курином пару, с беконной крошкой! Черный гаспаччо! Плоды из райского сада!

Галаго стал раскачиваться сильней, прижимая бабочку к груди.

«Земля, Земля…» Он напрягал всю свою волю, не переставая хрипеть:

— Пахлава! Тонкое, как шелк, слоеное тесто с фисташками в горном меду!

Галаго оттолкнул ладонью Бабочкину голову, и капсула закрутилась спиралью.

— Спелые груши, — прошептал он. — Земля?

— Да, это она. — Галаго, тяжело дыша, плюхнулся на бок. — О, какие замечательные блюда, я хочу все перепробовать. Идем на посадку!

— Пирог с мясом и почками, — выдохнул он. — Усеянный, как жемчужинами, луковыми клецками…

— На посадку! — запищала Рэглбомба. — Еда, еда!

Капсула заскрежетала по твердой опоре. Неподвижность.

Земля.

Он дома.

— ВЫПУСТИТЕ МЕНЯ!

В стене капсулы наметилась морщинка, трещина, пропускающая дневной свет. Он нырнул туда. Ноги ударились о твердое. Земля! Он побежал, молотя подошвами, — лицо запрокинуто, легкие хватают воздух.

— Я дома! — заорал он…

…и растянулся на камнях, не владея руками и ногами. Все его нутро сотрясал катаклизм.

— Помогите!

Он выгнулся дугой, его тошнило, он извивался и кричал:

— Помогите, помогите! Что случилось?

Сквозь собственные вопли он услышал крики из капсулы. Он кое-как перевернулся и увидел сквозь открытый люк чернозолотое сплетение тел. Они тоже содрогались в конвульсиях.

— Прекрати! Не двигайся! — закричал Галаго. — Ты нас убиваешь!

— Валим отсюда, — выдохнул он. — Это не Земля!

Горло перехватила удавка, и эмпаты хором застонали.

— Не надо! Мы не можем двинуться! — прохрипел Галаго. — Не дыши, быстро, закрой глаза!

Он закрыл глаза. Мучения стали на волосок меньше.

— Что это? Что происходит?

«Это боль, идиот!» — прогремел Мускул.

— Это твоя проклятая Земля, — завыл Галаго. — Теперь мы знаем, к чему припаяны твои болевые окончания. Быстро назад в капсулу, улетаем… осторожно!

Он открыл глаза, мельком увидел Оледное небо и лохматые кусты, и глаза у него снова закатились. Эмпаты завизжали.

— Стой! Рэглбомба умереть!

— Мой дом, моя родная планета, — скулил он, царапая глаза.

Все тело словно пожирал невидимый огонь, его плющили в тисках, насаживали на кол, сдирали кожу. Это из-за Земли, понял он. Ее неповторимый воздух, именно ей присущий спектр солнечных лучей, гравитация, магнитное поле, любой вид, любой звук, любое тактильное ощущение — вот на что были заточены его болевые импульсы.

«Похоже, они не так уж и ждали тебя обратно, — сказал голос Мускула у него в голове. — Забирайся в капсулу».

— Они меня починят, обязательно починят…

— Здесь никого нет, — крикнул Галаго. — Темпоральная ошибка. Не видать нам «хрусть-треск-щелк». Подавись своей «Аляской»… — Голос жалко сорвался. — Возвращайся на борт, летим отсюда!

— Погодите, — прохрипел он. — Какое это время?

Он приоткрыл один глаз, успел увидеть каменистый склон перед собой и сразу ослеп от боли. Ни дорог, ни зданий. Невозможно понять, прошлое это или будущее. Уродливая картина.

За спиной истошно визжали эмпаты. Он вслепую пополз обратно к капсуле. Стискивая зубы. Приливы соли во рту — он прокусил себе язык. Камни словно резали ему руки, хотя ран вроде бы нет. Только боль — боль от каждого нервного окончания:

«Аманда», — простонал он, но ее не было. Он полз, извиваясь, как червяк на булавке, — к капсуле, где ждало сладостное утешение, блаженство отсутствия боли. Где-то крикнула птица, пронзив его барабанные перепонки. Друзья охнули:

— Торопись!

Птица ли это? Он рискнул обернуться.

Бурый силуэт выглядывал из-за скалы.

Но он не успел понять, обезьяна это или человек, мужчина или женщина, — незнаемая ранее боль почти вырвала ему мозг. Он беспомощно корчился под собственный крик. Существо его вида. Конечно, это главное — это должно причинять самую сильную боль. Нет у него надежды остаться здесь.

— Не надо! Не надо! Скорей!

Он, рыдая, полз ко Дворцу Любви. Запах раздавленных цветов терзал горло. Бархатцы, подумал он. За агонией маячила навеки потерянная сладость.

Он коснулся стенки капсулы, задыхаясь, — бритвенные лезвия в легких. Этот пыточный воздух — настоящий. Его кошмарная Земля — настоящая.

— ВНУТРЬ, БЫСТРО!

— Пожалуйста, пожа… — бессловесно умолял он, кое-как подтягиваясь кверху.

Плотно зажмурившись, он шарил в поисках люка. Настоящее земное солнце поливало кожу кислотой.

Люк! По ту сторону — облегчение, там он всегда будет Не-Болит. Ласки… радость… зачем он хотел все это покинуть? Пальцы наткнулись на край люка.

Он встал, повернулся, открыл оба глаза.

Очертания сухой ветки словно хлестнули по лицу, отпечатавшись на глазных яблоках. Рваные, безобразные. Эфемерные. Но настоящие…

Жить в непрестанной боли?

— Мы не можем ждать! — взвыл Галаго.

Он представил себе золотое тело, летящее сквозь световые годы в поисках наслаждений. Руки чудовищно тряслись.

— Тогда летите! — рявкнул он и оттолкнулся от Дворца Любви.

За спиной раздался хлопок.

Он остался один.

Он успел сделать несколько шагов и упал.

Каммерлинг был славный юноша из породы землян (то есть с планеты Ню звездной системы Грумбридж-34), и на традиционный «год скитаний» предки подарили ему звездный корабль-купе «Галхонда-990». Но Каммерлинг не попадал в интервал «медиана плюс-минус сигма» — он не только отправился в путь один, но и маршрут проложил через самые края звездных карт, в места, где хостелы даже не имели рейтингов (или вовсе не существовали). Так он и оказался первым представителем земной цивилизации (во всяком случае, первым за много-много лет), ступившим на планету Годольф IV.

Когда люк корабля открылся, на уши Каммерлинга обрушились ржание, скрежет и грохот. Все это доносилось из облака пыли, в котором сверкали многочисленные острия. Когда пыль немного поредела, Каммерлинг решил, что, видимо, попал в разгар какого-то местного сабантуя.