Александр Клемент - Под дном морским

Становилось неловко. Право было предоставлено очень решительно и, по-видимому, отказ от него мог быть истолкован, как оскорбление. Надо было как-то выходить из положения.

— Если это право, то, конечно, я от него не откажусь, — сказал Аконт, — но сейчас я вас очень прошу продолжать рассказ.

— Скажите, — спросила в свою очередь красавица, — вы тоже пираты? Вы покорили нас, умертвили всех, оставив только нас двоих?

Было очевидным, что рассказа Аконта она не поняла — и не поймет. Это было выше ее понимания, выше того запаса сведений, каким она владела. Только постепенным развитием можно было поднять ее на уровень понимания всего происшедшего.

— Да, — как-то неуверенно сказал Аконт.

— Или, может быть, — и в глазах появился огонек, — вы от испанского короля — вы его солдаты?

— Нет, нет, — поспешил ее успокоить Аконт, — мы настоящие пираты, мы победили вас.

«Черт знает, куда залез», — подумал Аконт. Но он готов был бы назваться римским папой, чтобы узнать тайны поддонного замка.

— Мы считали наш остров неприступным и поэтому там не было вооруженной стражи. Мы жили без страха — подступиться к нам никто не мог. Вы первые победители — и вам принадлежат по праву все женщины и все сокровища.

— Сколько же было женщин и сокровищ?

— Двадцать шесть, я — двадцать седьмая и пять оживленных.

«Одно из двух, — подумал Аконт, — либо бредит, либо мы многого не доглядели и во многих местах не побывали».

— Старший пират владел красивейшими женщинами, которых привозили на остров. Тут были африканки, индианки, светлые северянки, японки, китаянки.

Когда яркая молодость начинала покидать женщину, ее отводили в особую комнату и там погружали в сон. О, это делалось очень искусно. Она спала, и каждый из мужчин, которому она нравилась, мог приходить и пытаться ее разбудить. Разбудивший становился ее властелином. Если же это не удавалось, ее передавали особому человеку, который опускал ее в воду. Это была замечательная вода — от нее все живое переставало гнить и сохранялась молодость на всю жизнь. Ее укладывали в постель, наряжали в лучшие одежды.

Раз в год устраивался праздник, на который съезжались самые именитые, самые сильные пираты, отцы и деды которых сложили этот замок.

Начинались игры, состязания. Было столько разных состязаний, сколько было занятых кроватей в большом круглом зале, где спали уснувшие женщины.

Призом был поцелуй спавшей красавицы.

В этот день убивались все пленники, все враги пиратов, в этот день их судили в зале, где на высоком троне восседал старейший из пиратов.

Одних сжигали живьем, других ставили в колоды, третьих клали в ящики. Больше всего сжигали.

Глубокой ночью победители уходили в круглый зал.

Право первого выбора красавицы предоставлялось тому из пиратов, кто привозил самого вредного и знатного пленника. Как только над ним совершался суд, его владетель получал право входа в зал спящих красавиц.

Так один за другим входили пираты в зал. Последнему доставалась оставшаяся.

Оживить никому не удалось. Пират имел право трижды поцеловать в уста. Он клал драгоценности, как свою дань, в ларец красавицы.

Ты первый, — сказала красавица, — который оживил уснувшую — ты получаешь меня на всю жизнь — никто не смеет отнять меня у тебя.

С этими словами она порывисто встала и обвила сильно и страстно шею Аконта. Горячие и красивые губы впились в его уста.

Голова пошла кругом. Пьянило и одуряло… неизвестно, как развернулись бы события дальше, если бы в каюту не вошел Макс, за которым шел Генрих с ящиком. Он опешил при виде этой картины.

Красавица гневно повела глазами и васильковый отлив стал темно-синим. Она резко повернулась к Максу и, сказав:

— Ты не настоящий пират, — вышла из каюты.

— В чем дело? — спросил Макс.

Аконт не сразу ответил. А затем рассказал доподлинно все, что было. Максу эта история показалась не совсем правдоподобной. Как бы невзначай, продекламировал:

— «Любви все возрасты покорны», — и прибавил: — А она, право, недурна и вкус у вас недурен.

Генрих от изумления вытаращил глаза. Это уже было не изобретение и не аппарат, а настоящий поцелуй, правда, облеченный в легенду, но слишком жизненный, о чем говорили глаза Аконта.

Создавалось фривольное настроение, несколько коробившее Аконта. Чтобы прекратить разговоры на эту тему, он быстро оделся, взял аппараты и серьезно, как будто ничего не было, начал объяснять Максу их назначение.

Рассказ сам по себе так походил на сказку, что красавица с васильковыми глазами отодвинулась на второй план.

— Всякий звук, — объяснял Аконт, — особенно хорошо распространяется в воде. Среда несжимаема, упруга, а потому и эхо, т. е. отражение звука от предметов, попадающихся на пути, должно быть тоже особенно отчетливым в воде.

Винт яхты создает шум. Этот шум распространяется во все стороны и создает большое сотрясение воды. У меня на определенном расстоянии от винта прикреплены громко звучащие камертоны. Звуки, издаваемые ими от удара винтовой воды, отражаются от скал, между которыми идет яхта, и это эхо ловят трубы. Эхо ударяет в перепонку, а оттуда по трубкам звук передается в ящик, где на валике получается след той или иной глубины в зависимости от высоты эхо. Чем ближе скала, тем отчетливее эхо и тем глубже след. Теперь я вставлю эти валики в граммофон.

С этими словами он вынул из ящика один из многочисленных валиков, находившихся в нем, и вставил в граммофон, стоявший в углу.

Раздалась мелодия звучаний то громких, то постепенно ослабевающих с тем, чтобы внезапно зазвучать с новой силой.

Каждые пятнадцать минут слышался особый звук, отличный от остальных звучаний.

— Это отметка времени, — сказал Аконт, предупреждая вопрос. — На основании этих звучаний я могу вычертить весь фарватер, а когда яхта вновь войдет в эти воды, то по звучаниям можно будет дать ей безопасный путь.

Это было не менее легендарно, чем рассказ красавицы, но звучащий граммофон подтверждал это не менее, если не более ярко, чем отзвучавший поцелуй красавицы.

— Значит, вы совладелец секрета?

— А со мной и вы, — сказал Аконт.

Они обменялись очень теплыми рукопожатиями и направились в лабораторию, где Аконт показал прибор, переводивший звуки в линию, т. е. графически изображавший звучание.

— Вот тут, — он указал на кривую, лежавшую на столе, — вы видите записанной речь жены Человека, а вот перевод этой речи. Сопоставляя отрезки, я составил вот этот словарик и еще до того, как мы вернемся в наш город, маленький Гоми научится говорить по-нашему, а Нос понимать Лору и с нею объясняться.

К вечеру Аконта вызвали к Орлу. Она уже лежала в лазарете и около нее хлопотал доктор. Мучительные боли бороздили временами лицо. Когда вошел Аконт, боли прорезала улыбка счастья и от смешения этих двух волн лицо у Орла стало беспомощным и детски наивным. Через минуту боли прошли, и Орел улыбкой выразила радость по поводу прихода Аконта.