Александр Клемент - Под дном морским

Теперь все было понятно. Лес и поляна — были ложные следы. Но отпечаток на гипсе? Это несомненно нога!

Медлить было нечего, и отряд с большим трудом, скользя по влажному руслу водопада, взобрался наверх. Когда, стоя уже наверху, посмотрели вниз — между деревьев блеснули уже три пары глаз — только большие глаза — и больше ничего не видно.

Надо было наверстать потерянное время. Весь отряд приступил к прокладке труб; через три часа работы вода подавалась в лагерь. Укрепив исходное место, отряд поспешил в палатки. На этот раз уже нельзя было спать так беспечно, как в предыдущие ночи.

Макс и капитан приняли рапорт от посланца с яхты. Он передал перехваченное радио. Оно гласило: «„Искатель“ взорвался, „Разведчик“ выбросился на необитаемый остров — помогите!»

— Прекрасно, — сказал Макс, — я был уверен, что «Разведчик» не погиб. Пусть думают, что мы погибли. Теперь никогда уже не встретимся с «Разведчиком».

Посланный был отпущен с приказом никаких радиограмм не давать, а получаемые ежедневно приносить в лагерь.

Далеко за полночь затянулась беседа в палатке Макса. Все происшедшее за сегодняшний день осложняло работу экспедиции.

Вода тихо журчала, наполняя бочки.

Аконт проснулся раньше всех — первым делом к трубе. Она суха, воды нет.

Он разбудил Макса. Подняли весь отряд. Ночной дозор мог сообщить, что вода перестала течь в полночь, потом истечение возобновилось и прекратилось незадолго до рассвета.

Чем объяснить такую прерывистую, незакономерную работу ручья? В перебоях нельзя было подметить какой-либо правильности.

Снова всем отрядом двинулись к водопаду. Труба была отодвинута, и вода стекала вниз.

«Что за чертовщина? — подумал Макс. — Надо покончить с этим препятствием». Наметил план. Распорядился восстановить водопровод. Затем, оставив впереди у террасы двух человек, отошел со всем отрядом назад, тихо, незаметно — и спрятался в чаще.

Оставленных он предусмотрительно обезоружил, чтобы не давать оружия в руки врага.

Прошло пять, десять, пятнадцать минут — оставшиеся флажками за спиной сигнализировали появление четырех пар глаз. Затем руки у них задрожали, наблюдатели невольно сделали два шага назад. Глаза исчезли.

Макс тихо пробрался вперед. Шепотом, не сводя глаз с водопада, они передали, что внизу из-за деревьев высунулось человеческое лицо, густо поросшее волосами — но это не обезьяна — они могли поклясться чем угодно — обезьян они хорошо знают по тропическим лесам.

Снова тихо — и уже близ отряда затрещали ветки. Макс оказался отрезанным от засады. Он и двое наблюдателей были у водопада, остальные в чаще леса.

Треск повторился еще несколько раз и, когда Макс, шаря глазами по лесу, взглянул наверх, на него смотрели человеческие глаза. Не успел он опомниться, как три массы прыгнули вниз и подмяли под себя Макса и матросов.

Эта возня привлекла внимание капитана. Видя, что Макса нет, он принял на себя командование; ринулись всем отрядом. Нападение было неожиданное. Нападавшие были застигнуты врасплох. Лишь крайний успел взвалить на плечи «Носа» и исчез — остальные двое с неимоверной трудностью были схвачены. У матросов в крови были все открытые части — лицо, руки, а из одежды были вырваны клочья. Когда нападавшие были связаны, Макс подошел к ним и остановился в полном недоумении.

Люди? Нет, не похожи. Обезьяны? Нет, очень мало общего. Волосатые люди.

В голове у него пронеслась одна из обычных историй — крушение, выброшенный пассажир — словом, банальность, прожеванная во всех романах.

Но он мог поручиться, что один из двоих человек — за это говорил глубокий взгляд его глаз. А второй? Это была загадка.

Связанные переводили глаза, шаря всех обступивших. Макс не знал, что делать.

— Нос, а где Нос? — раздался голос одного из матросов. В самом деле, матроса не было.

Как-то машинально все отвернулись от связанных и обратились лицом к водопаду, — никаких признаков.

— Нос! Нос! — никакого ответа.

Макс повернулся к тому, кто казался ему человеком и уставился на него, не зная, в какой форме предъявить требование о выдаче матроса.

Напряженная поза, в которой были соединены настойчивость и недоумение — в этой позе он застыл, когда услышал на хорошем французском языке:

— Один пропал. Развяжите ноги — он придет.

Это был голос культурного человека. Макс не верил своим ушам.

Но все же это были слова. Макс повторил фразу по-французски и, получив кивком подтверждение, распорядился развязать ноги — это было безопасно при таком отряде.

Развязанный, придерживаемый сзади за веревку, подошел к водопаду, крикнул какие-то гортанные слова, и «Нос» был вынесен на нижнюю террасу; развязан. Теперь он мог свободно подняться наверх.

Первое оцепенение прошло.

— Кто вы? — спросил Макс по-французски.

— Я хирург, врач.

Этот ответ, переведенный Максом, заставил переглянуться отряд.

— А это? — Макс указал на связанное существо.

— Сын мой.

Человек попросил освободить на сыне туго стянутые веревки. Когда это сделали, он попросил разрешения рассказать о себе.

Об этом и просить не надо было. Различие между этими двумя существами, при ближайшем рассмотрении, было так велико, что уже одно это довело любопытство до крайнего напряжения.

Макс усадил человека, все расположились вокруг — и начался рассказ, который Макс дословно переводил отряду.

Человек говорил медленно. Видно было, что многие слова он с трудом восстанавливал в памяти.

Существительные-предметы давались легко, труднее глаголы, а круг слов для обозначения понятий был явно ограничен.

— Я здесь больше тридцати лет — это мой сын. Сыновей у меня много — пятнадцать и четырнадцать дочерей, есть внуки — всего нас тут со мной и с моей, — он остановился, смущенно посмотрел на Макса, как бы извиняясь за то, что скажет сейчас, и продолжал, — с моей женой — больше сорока…

Он, видимо, затруднялся подыскать подходящее слово и, наконец, с той же виноватой улыбкой, сказал «человек».

— Как я сюда попал?

Когда я был молодым врачом-хирургом, я увлекся работами Броун-Секара и подумал, что можно женщину вернуть в состояние обезьяны. Эта мысль поглотила меня. Я не спал, не ел, не пил… и решился. Однажды на операционном столе лежала прекрасная молодая девушка. Мой ассистент, еще совсем мальчик, считал меня очень умным и во всем повиновался беспрекословно.

Я поручил ему сделать разрез, а сам вышел в соседнюю комнату, где была молодая, по-своему прекрасная обезьяна.

Быстро, при помощи служителя, я вырезал у нее яичники, положил их в жидкость, приготовленную по моему рецепту, и отнес в комнату, где на столе лежала женщина.

С невероятной для хирурга быстротой я вырезал у нее яичники, положил их в ту же жидкость, а обезьяньи яичники вшил ей.