Стенли Вейнбаум - Вызов извне: НФ /ФС

— Нет такой вещи, как истина! — рявкнул профессор Тадеус Краббе, свирепо глядя на своего молодого помощника Джерри Блейка. — Ни один факт и ни одно утверждение не являются полностью истинными!

— За исключением вашего последнего заявления, я полагаю, — усмехнулся молодой человек, выглядывая из темного угла астрофизической лаборатории Фонда Краннана. — А кстати, чем вообще вызвано это замечание?

Краббе выпрямил свою огромную тушу.

— Повторяю, — произнес он с внушительным достоинством тучного мужа науки, — что истина — вопрос сугубо относительный. Все зависит, как показал Эйнштейн, от точки зрения наблюдателя. Как и все остальное во Вселенной Эйнштейна или де Ситтера [1] В. де Ситтер (1872–1934) — нидерландский астроном, многолетний директор Лейденской обсерватории, создатель релятивистской космологической модели, послужившей основой позднейших теорий расширяющейся Вселенной ( Здесь и далее прим. пер .). , истина всецело относительна, и более того, она, вероятно, также искривлена. Любопытная идея, — задумчиво заключил он. — Кривая правда.

Блейк рассмеялся.

— Так к чему эта вспышка?

Профессор снова нахмурился.

— Эти тупые директора! — зарычал он. — Никаких ассигнований, если я не сумею доказать, что моя теория истинна. И они требуют гарантий, что эксперимент не отразится на Фонде. С тех пор, как отдел биохимии основательно подмочил репутацию Фонда в прошлом году, они боятся неприятностей. Истина — ха!

— Какой эксперимент? — спросил Блейк.

— Я подумывал вам рассказать, — Краббе опустил свое огромное седалище на стул. — Вы, конечно, не поймете, будучи всего лишь статистиком — но, возможно, сможете оценить обоснованность концепции. Даже статистик должен что-то знать о фактах, представленных его цифрами.

— Ну, профессора редко что-нибудь знают о цифрах, представленных их фактами, — весело заметил Блейк.

— Искривленное пространство, — пробормотал Краббе. — Искривленное время. Бесконечно мертвое прошлое. И более того, — продолжал он, — искривленные размеры! Почему бы и нет? Если представить себе телескоп, позволяющий видеть грандиозные пространства, и микроскоп, исследующий бесконечно малые миры — почему бы им не открывать нам одно и то же? Ну конечно! И, глядя в телескопы и микроскопы, мы должны также видеть промежуточное звено между макро- и микрокосмом, то есть самих себя. Мы стоим на полпути между электронами и звездами. И потому, отчего бы и истине не быть искривленной?

— Почему бы и нет? — невозмутимо отозвался Джерри.

— Вы, кажется, не принимаете меня всерьез, — подозрительно сказал профессор. — Естественно, вы не разбираетесь в парадоксах теории относительности, тех самых парадоксах, изучить которые был призван мой эксперимент… вот только эти тупые директора не позволяют мне нанять добровольца!

— Мне показалось, — сказал Блейк, — что вы собирались объяснить, в чем состоит ваш эксперимент.

— Объяснить? Как мне объяснить это глупцу, привыкшему лишь жонглировать цифрами? Что ж, слушайте, если хотите. Не ожидаю, что вы поймете — недаром Джинс [2] Д. X. Джинс (1877–1946) — видный британский физик-теоретик, астроном и математик. сказал: «Большинство символов, используемых сегодня математическим физиком, не создают в его уме физической картины». Но в целях объяснения обратимся к более уместному наблюдению Шепли [3] X. Шепли (1885–1972) — американский астроном, автор модели нашей Галактики, активный исследователь спиральных туманностей и прочих галактик. : он утверждает, что спиральные туманности не подчиняются всем известным законам механики. Далее он высказывает очень важное предположение, замечая, что эти огромные туманности действуют словно проводники материи, выталкиваемой сквозь них в наше трехмерное пространство — извне. Именно это наблюдение привело меня к изучению вортексов, то есть вихревых потоков, ибо колоссальные спирали внегалактических туманностей и представляют собой непостижимо громадные вихревые потоки. Мне пришло в голову воспроизвести условия туманности в лабораторном масштабе. Сердцевина моего эксперимента — вортекс. Но не просто вихревой поток в обычном смысле этого слова.

— Безусловно, нет, — дружелюбно согласился Блейк.

— Нет, далеко не обычный вихревой поток. Во-первых, он должен создаваться в настолько разреженном газе, что его можно было бы назвать практически полным вакуумом: такова степень разреженности газовых сердец туманностей. И, конечно же, звездные скопления, их спиральные рукава, не могут быть воссозданы человеческими силами, — Краббе помолчал, нахмурившись. — Но туманность — это нечто большее, чем вихрь разреженных газов. Существует и огромный гравитационный вихрь, который мы, смертные, также не в силах воспроизвести. Я заменил его магнитным вихрем, вращающимся силовым полем. И наконец, чтобы окончательно завершить процесс воссоздания известных нам явлений, я наложил на эти вортексы вихревой поток радиации.

— И когда вы все это проделали, — риторически спросил Блейк, — что у вас получилось?

Водянисто-голубые глаза Краббе метнулись к его лицу, и круглая физиономия профессора расплылась в улыбке.

— Я получил дыру, — заявил он. — Дыру или туннель.

— Дыру в чем? Туннель куда?

— В чем, не могу сказать. И куда ведет туннель, я не знаю.

— Хм! Должен заметить, что не могу винить дирекцию. Никому не хочется вливать деньги в какую-то бездонную дыру.

Краббе не обратил на его слова никакого внимания.

— Итак, в центре вихревого потока я получил туннель. К несчастью, кролики и кошки не обладают тем, что людям нравится называть своим разумом; мои посланцы не могли придумать способ возвращения — если, понятно, были физически в состоянии вернуться. Поскольку этот конец туннеля находится в вакууме, их необходимо было отправлять в закрытых сосудах, а в герметическая среда не способствует долгому выживанию. Разве что им удалось выбраться… Несколько раз я пробовал прикреплять к контейнерам шнуры и вытаскивать их обратно. Кошки и кролики возвращались испуганными, в этом сомнений нет; но возможно, они были бы так же испуганы, опусти я их ненадолго в канализацию. Определенно сказать ничего не могу.