Лев Вершинин - Выдумки чистой воды

ЮРИЙ МЕДВЕДЕВ

Ночью со стены снова заметили темную тушу свирепня. Выйдя из леса, зверь неторопливо затрусил прямо к воротам — наверное, понял, что здесь самое слабое место. Он не торопился. Попробовав ворота клыком, недовольно заворчал и принялся разгребовать передними лапами снег.

Сторожа, притаившись наверху, со страхом глядели на быстро углубляющуюся яму под воротами.

— Никак до земли дошел! — пискнул Мозгляк.

— Тише! — зашипел на него Дед. — Чего верещишь?

— Так подроет же! — Мозгляк отодвинулся от края стены и втянул голову в плечи.

— Очень даже просто, — сказал Шибень, снимая рукавицу и вдевая ладонь в ременную петлю на рукояти палицы. Не для драки, конечно, какая уж тут драка. Просто с дубиной в руке он чувствовал себя немного уверенней.

— Не вздумайте копья кидать! — предупредил Дед. Но и без него все знали, что копьем свирепня не возьмешь, только беду себе накличешь. По городу до сих пор ходила история про Псана-добытчика и его сыновей. Те повстречали свирепня как-то раз весной на охоте, когда еще никто не знал, что это за зверь, и Псан кинул в него свое копье. Они стояли на самой вершине Оплавленного Пальца и считали себя в полной безопасности. Свирепень ушел, не обратив на них особого внимания, но той же ночью все четверо захворали странной болезнью: кожа на руках и на лицах у них потрескалась и стала сползать рваными лоскутами, глаза перестали видеть, и тяжкая рвота выжимала желудки. На рассвете, первым из четверки, умер Псан, а до вечера нового дня не дожил никто.

— Гляди, гляди, чего-то он нашел! — зашептал Дед, указывая на свирепня.

Шибень и Мозгляк высунули головы из-за зубьев стены и увидели, как зверь, кряхтя от натуги, выворачивает из земли не то бревно, не то какой-то длинный брусок. Вытащив его на снег, свирепень долго отдувался. На выдохе его пыхтение переходило в рык.

— Болванка свинцовая, не иначе, — сказал Шибень.

И действительно, в лунном свете на поверхности бруска металлическим блеском отливали следы, оставленные клыками свирепня.

Отдышавшись, зверь снова ухватил зубами болванку и, поминутно продавливая крепкий наст, потащил ее к лесу.

Таких брусков немало можно было накопать в округе: остались от недостроенных убежищ, брошенных бункеров и просто в погребах и подвалах живших здесь когда-то, говорят, еще до войны, людей. Тогда все старались натащить домой побольше свинца. Наверное, думали, что это их спасет…

Бруски пригодились много лет спустя, когда в домах остались одни истлевшие скелеты, а люди, впервые осмелившиеся выглянуть из убежища, стали рыть Город, чтобы жить в нем хотя бы летом. В то время как раз начались набеги зверей из леса, и бруски стали собирать и использовать для строительства стены. Их укладывали в фундамент и просто в кладку — куда придется. Наверное, зарыли и под воротами, чтобы не вышло как-нибудь подкопа.

Сторожа глядели вслед свирепню, пока его черная туша не слилась с темной полосой леса.

— И зачем ему эта болванка? — спросил Мозгляк.

— Известно зачем, — ответил Дед, — грызть будет. Видал, как на Большой Яме колпак изгрызли? Теперь весь зверь такой пошел: свинец грызут, некоторые светиться могут. И болезни от них.

— Что же это будет теперь? — Мозгляк сел на дощатый настил и, кутаясь в шкуру, все качал головой. — Скоро совсем за ворота носа не высунешь. Как жить-то дальше? Околеем мы тут, за стеной…

— Околеем, — задумчиво произнес Дед, — за стеной непременно околеем. Но я вот все думаю: откуда в наших краях свирепень? Ведь год еще назад и следу не было, никто и не слыхал про такого. Откуда же он взялся? Не из-под земли же вылез эдакий зверюга! Опять же, возьмем быкарей. Эти, наоборот, пропали. А какое стадо было! Спрашивается: куда оно делось?

— Померзло, — сказал Шибень, натягивая рукавицы. Палица лежала у его ног.

— Как же, померзло! — затряс бородой Дед. — Раньше морозы-то посильнее были, это уж последние лет тридцать потеплело, а то всю зиму в подземелье сидели, одними старыми припасами перебивались. А быкарь и тогда был, ходы под снегом делал, кору глодал, но пасся — переживал зиму. Голов в тысячу стадо было, не меньше.

— Да разве же непонятно, — заныл Мозгляк, — свирепень пожрал, всех — до одного! И до нас доберется!

— Так-таки все стадо и пожрал? — усмехнулся Дед. — Ну, это ты, парень, загнул! Нет, брат, тут дело иное. Ушел быкарь из наших краев, вот как я понимаю.

— Ну и что? — спросил Шибень.

— А то, что, значит, проход есть через Мертвые Поля, — сказал Дед, — иначе куда ж ему идти? С самой войны не было прохода, а теперь, стало быть, есть…

Улисс стоял, зажав дубину подмышкой, у края борозды, проделанной в снегу свирепнем, и внимательно разглядывал следы. С восьми лет он ходил с охотниками по всему краю, видел и океан, и Брошенный город, и Предельные горы, из-за которых день и ночь поднималось изумрудное свечение Мертвых Полей. Но ни разу до нынешнего лета не встречались ему следы свирепня. Откуда же он взялся, этот невиданный хищник, погубивший за полгода семерых лучших охотников Города? Не из океана же, в самом деле, вылез. Зверь, по всему видно, сухопутный, лесной, да и свинец грызет… Нет, как ни прикидывай, а прав Дед — есть где-то проход через Мертвые Поля.

— Так и я говорю — есть! — сейчас же отозвался Дед, топтавшийся неподалеку. — Вот кабы его разведать… Может, там земли здоровые, богатые, а может, и люди, а?

— Далеко это, — сказал Улисс, — не дойти.