Лев Вершинин - Выдумки чистой воды

Вот так и в тот памятный вечер бродяга остановился в лесу при дороге, хотел было развести костер, да передумал — ужин готовить было не из чего, а холода он не испытывал — лето в тот год выдалось теплое. Тогда бродяга наломал мягких веток и совсем было собрался лечь… Но спать не хотелось. Бродяга вздохнул, сел прямо на землю и подумал, что зря он, наверное, стал бродягой. Вот был бы он художником или, что еще лучше, поэтом, тогда совсем другое дело. К художникам и поэтам, когда им плохо, являются музы и утешают их. Но только какой из него, из бродяги, художник? Его петухи… Да что и говорить! А поэт? Тут лучше вовсе молчать. Молчать и думать: так кто же явится к бродяге, когда ему совсем, по-настоящему плохо?! Наверное, никто.

И тут он увидел… что из-за ближайшего дерева к нему выходит незнакомая — а бродяге, признаться, все были незнакомые — незнакомая фея. Фея была… Как бы вам это сказать? Да что я думаю; феи всегда прекрасны и им всегда по восемнадцать лет!

Итак, прекрасная фея, придержав полу своего воздушного платья, села подле бродяги и вопросительно посмотрела на него. Бродяга заробел, но не растерялся; он мигом сложил костер, развел его, но садиться не стал — при феях садиться не принято. И он так и стоял бы над нею всю ночь, пряча руки с мозолями за спину, но, послушный жесту гостьи, бродяга осмелился опуститься рядом с нею, и подумал…

Что вот не зря он все-таки делал флюгеры, которые уже который год кричат зарю. И что еще как хорошо, что он не бросил это неприбыльное, но зато любимое занятие — упрямым, но честным людям всегда улыбается счастье: одному раньше, другому… тоже раньше, но не очень. Как вот, к примеру, ему…

А фея спросила:

— Отчего ты молчишь?

Голос у нее был доброжелательный, и бродяга ответил:

— Я думаю.

— О чем?

Вопрос был непростой, бродяга боялся напутать в ответе, а потому посчитал за лучшее промолчать. Тогда фея сказала:

— Может быть, ты не узнаешь меня?

— Узнаю. Ты… вы фея.

— И все?

— Все.

Тогда фея улыбнулась и сказала:

— Удивительно. Стоит мне предстать перед людьми, как они сразу же начинают просить меня о самом заветном. Я думала, что и ты захочешь, чтобы я раскрыла тебе все премудрости твоего ремесла.

— Зачем? — удивился бродяга. — Это будет нечестно. Я лучше сам… Если получится.

Фея ненадолго задумалась, а потом сказала:

— Когда я слышу просьбы, я ухожу. Но сегодня… Скажи мне три своих желания.

И как ни был бродяга удивлен встречей с феей, — а надо признаться, что подобное с ним случается впервые, — однако он решил не торопиться, а загадал пока что одно желание. Легкое.

— Простите, но я, честное слово, проголодался, — вот что сказал наш скромный, но практичный бродяга.

И не успел он произнести эти слова, как у его ног на белоснежной скатерти появился ужин, достойный сновидения: нектар, амброзия, душистая пыльца в гиперборейской чаше, мед из-за пределов ойкумены и еще… Однако названия прочих изысканных блюд бродяга не знал, а только сожалел о том, что в свои двадцать три он видит все это впервые.

Итак, повторяю, бродяга был сильно, очень сильно голоден, но он не потерял головы, а первым делом пригласил фею разделить с ним ужин. Фея согласилась.

Поначалу бродяга был очень вежлив и весьма ловко ухаживал за дамой, и даже успевал поддерживать легкую непринужденную беседу, но вскоре голод взял свое. Так что когда был выпит последний бокал, то бродяга увидел, что ужин он заканчивает в одиночестве. И даже без скатерти. Бродяга опустил бокал на землю, и бокал тоже исчез. Тогда бродяга подумал, что в следующий раз нужно быть повнимательней, а пока…

Но сон не шел к бродяге. Всю ночь он так и не уснул, вспоминая недавнюю гостью. Фея была красива, умна и доброжелательна. Она с интересом слушала пространные рассуждения о поющих флюгерах и ни разу не обмолвилась о том, что бродяга занимается пустяками. К тому же она благосклонно принимала его шутки и улыбалась, и тогда на щеках у нее появлялись маленькие ямочки… Нет, ямочки появлялись у дочери мельника три недели тому назад, а эта… а это была фея! И если бы он был чуточку воспитанней и не хватал со скатерти обеими руками, а стал бы на одно колено…

Да что теперь! Теперь одно — вперед, в дорогу!

И в первый же день бродяга пришел в селение, где ему заказали сразу четыре флюгера. Бродяга очень сильно старался и сделал таких петушков, которые кричали не только на заре, но еще и после дождя и просто предвещая хорошую погоду. Бродягу сытно накормили и даже дали с собой.

Более того: в тех местах, в которые он тогда зашел, мало кто умел делать флюгеры, и работы у бродяги прибавилось. Он шел уже не так быстро, как в первую половину лета, и вскоре забыл про голод. Но зато свою добрую фею бродяга вспоминал каждый день. Да и не просто вспоминал, а думал, что вот только они встретятся, и он…

Но что будет при встрече, бродяга пока что не знал. Однако ему казалось, что на сей раз он не будет столь невнимателен, а скорей наоборот. И вот однажды вечером, хоть его и приглашали остаться ночевать, бродяга вышел из селения и шел до тех пор, пока совсем не стемнело. Тогда бродяга остановился, развел при дороге костер и принялся ждать.

Фея не появлялась. Нужно было, конечно, позвать ее. Но как? Они ж не договаривались. Так что оставалось только ждать и надеяться на счастливый случай. То есть если фея вдруг случится рядом, завидит костер, а при костре бродягу. Тогда он станет на одно колено и скажет… Потому что фея — самая прекрасная и самая добрая, и еще потому, что она… Но была уже глубокая ночь, и бродягу — а он работал целый день почти без отдыха — бродягу стало клонить ко сну…

И тут ему показалось, что рядом, совсем рядом, у едва теплившегося костра, кто-то сидит. Бродяга оглянулся…

Да, это была фея. На сей раз она была без скатерти, да и бродяга не был голоден.

— Здравствуй, — сказала фея и улыбнулась. А потом спросила: — Ну, как ты поживаешь?

И бродяга ответил, что теперь он поживает хорошо. Потом не удержался и похвалился, что флюгеры у него стали получаться куда красивее и голосистее прежних. Фея слушала его внимательно и согласно кивала. А потом они заговорили просто так, почти ни о чем, о разных мелочах. Спроси их, и они не повторили бы сказанного даже на треть. Но это не важно, потому что, говоря о пустяках, каждый из них чувствовал, что это почему-то важно, очень важно. Но что? Быть может, важен был не столько сам разговор, сколько улыбки, интонации или что-то еще, порой ускользающее при пересказе. Так оно или не так, но разговор этот весьма волновал бродягу и, наверное, поэтому, когда фея вдруг стала серьезной и спросила:

— А каким будет твое второе желание? — то бродяга растерялся. Он замолчал и подумал…