Алексей Бессонов - Концепция лжи

«Н-ну ладно, – хмыкнул про себя Леон, пряча пакет в боковой карман кителя. – Будем считать, что с сего мига я числюсь в командировке.»

На главном КПП он вспомнил утреннее раздражение и отмахнул честь двумя пальцами, так, словно гонял комара. Взгляда в спину он уже не видел.

Пробиваться через полуденную Москву у Макрицкого не было ни малейшего желания, поэтому он решил оставить свой псевдоспортивный «Дон» на подземном паркинге отдела, и отправился пешком к ближайшей станции надземки. Народ на улицах практически не обращал на него внимания – мало ли иностранных офицеров преподают или обучаются в различных транснациональных академиях? Москва давно перестала задумываться над такой ерундой – и лишь какой-то дед с синеватым бугристым носом, разглядев тризуб на пилотке, неодобрительно буркнул что-то ему в спину, но что именно, Макрицкий не разобрал: над его головой прошуршал, резко замедляясь при спуске роликов на монорельс, «электромагнитный» состав, и он поспешил вверх по лесенке, ведущей на платформу. Через минуту серебряный червь беззвучно взмыл над распаленной августовским солнцем Москвой, унося своих пассажиров на юг. Еще несколько таких спусков-подъемов, – и Леон выбрался неподалеку от своего квартала.

В отличие от большинства иногородних коллег, он не стал снимать себе жилье, а просто купил крохотную холостяцкую квартирку в недавно построенном престижном районе, куда не было доступа потомственным люмпенам и обкуренным подросткам. Покупка вылилась в ощутимую по киевским меркам сумму, но о таких мелочах майор Макрицкий заботился меньше всего. Подобные траты его семья списывала по графе «карманные расходы».

Мадридский борт отлетал в 18-10. Прикинув время на дорогу до Шереметьево-3, Леон решил, что вполне успеет вздремнуть – все равно в Севилье не уснуть до двух, а то и трех ночи, плюс разница часовых поясов, так что… войдя в прихожую, он стащил с плеч китель и приказал видеоинфору включиться в ленту новостей.

Посреди небольшой квадратной комнаты возник голографический экран, и из-под потолка жизнерадостно заверещал тоненький голосок дикторши, светловолосой куколки с неправдоподобно огромными благодаря новомодной «иллюзионной» косметике глазами:

– …но губернатор господин Колдырев заверил представителей общественности, что стоимость лицензии на торговлю знаменитыми астраханскими арбузами…

Леон мысленно зажал уши и двинулся в ванную комнату – единственное по-настоящему просторное помещение в этой квартире.

Когда он убрал воду и, отряхивая мокрые руки, повернулся к решетке термополотенца, писклявка закончила рассказ о горестях астраханских арбузоводов, и включился мягкий мужской баритон:

– Как только что стало известно, полчаса назад в брюссельскую больницу Сан-Себастьян доставлен депутат Европарламента Винцент Вайпрехт, получивший, по сведениям, тяжелую черепно-мозговую травму… в результате неспровоцированного нападения банды уличных наркоманов… участие Винцента Вайпрехта во внеочередной конференции Еврокосмоса, созываемой, как известно…

«Вайпрехт? – вспоминал Леон, включая термополотенце. – Ультраправый из Австрии, что ли? Странный, кажется, тип, похоже, у нас на него что-то такое есть… стоп, это не его ли дедуля был когда-то известным уфологом? Да, точно! Так он сумасшедший, насколько я помню… и этого двинутого пригласили на конференцию? Ну анекдот! Залез, наверное, в наркоманский районец, вот и получил по черепу, бедолага. Ах, Европа, Европа… сильна ты шизою своей.»

Зазор меж мадридским бортом и чартером на Севилью составлял пятнадцать минут. Пройдя через огромный зал прибытия и сверившись с одним из множества голографических табло, на которые выводилась информация о сотнях рейсов во все стороны света, Леон определился, в какую сторону ему идти к нужному перрону, и решил зайти в кафешку, расположенную на правой галерее.

– Агвардьенте, – приказал он одному из трех барменов, что сновали за длиннющей стойкой из «орехообразного» пластика.

Бармен немедленно выставил перед ним крохотную рюмочку с ароматной виноградной водкой, проследил, чтобы Леон махнул карточкой по полированному «язычку» кредитного автомата и повернулся к следующему клиенту, что ловко взобрался на высокий табурет рядом с Макрицким.

– Не узналь ты меня, старьик, – услышал Леон немного скрипучий голос с сильным галльским акцентом.

Он удивленно повернулся и тотчас расплылся в улыбке.

– Дюмель!

– Он самый… ты тоже в Севилья?

Перед ним, смешно щуря большие круглые глаза, восседал на табурете грузный мужчина в синем мундире подполковника французских военно-космических сил с немного одутловатым лицом, посреди которого красовался, не давая оторвать взора, огромный грушеобразный нос характерного сливового оттенка, вырабатываемого, как известно, упорным многолетним потреблением граппы.

– Честно сказать, не ожидал тебя здесь увидеть!

– А ты думал, что я до конца дней буду сидеть на Луне? – Дюмель перешел не английский, которым владел не в пример лучше русского. – О, нет, мое начальство еще не растеряло некоторые крохи гуманизма. Попросту говоря, меня списали на Шарик, но гнать на пенсию не сочли возможным.

– Так ты теперь?..

– С недавних пор я в Брюсселе. Не удивляйся, что до тебя эта инфа еще не добралась – меня назначили всего неделю назад.

– И сразу, видимо – в чины?

– Если ты имеешь в виду вот это, – подполковник постучал по левому погону, – то произвели меня уже давненько, но должность у меня сейчас – что-то вроде третьего секретаря второго полотера. Давай-ка мы опрокинем по стаканчику, и идем: с минуты на минуту объявят посадку.

Леон послушно отправил в рот содержимое своей рюмки и последовал за приятелем к выходу. Неожиданная встреча с Дюмелем слегка озадачила его. Он знал его по совместной работе на Луне, где подполковник – тогда еще майор, – Филипп Дюмель служил в качестве заместителя главного инженера базы Селена-4, с которой обычно стартовали планетолеты, отправляемые с исследовательскими целями к Внешним Планетам. Последний раз они виделись при старте злосчастного «Галилео». На Селене-4 Филипп проторчал чуть ли не десять лет, и все говорило о том, что он останется на своем посту до самой пенсии, по крайней мере в частных разговорах француз не раз со смехом заявлял о своем желании быть похороненным в сером реголите. Наверняка ему предлагали вернуться на Землю – но тот почему-то отказывался. И вот теперь инженер-подполковник Дюмель всплывает в роли невнятного чиновника брюссельской штаб-квартиры Евроагентства. Почему, если по выслуге он и впрямь имеет возможность затребовать пенсию, чтобы спокойно приземлиться в любой из европейских или индокитайских астрофирм, которые, как известно, готовы платить подобным специалистам суммы, категорически несопоставимые с жалованьем офицера французских ВКС?