Анна Семироль - Офелия

Ребята оседлали велосипеды и покатили в сторону усадьбы Палмеров, горланя по пути «Тутти-фрутти» и «Говори со мной нежно». Йонас перестал хмуриться, распелся так, что дважды забывал, куда едет, и, раскинув руки и задрав голову к вечереющему небу, заруливал в придорожные кусты.

- Моя девчонка, Дэйзи, вот-вот сведёт меня с ума! – орали нестройным дуэтом мальчишки, вытаскивая велик из зарослей колючего можжевельника. – Девчонка Дэйзи сведёт меня с ума! Она знает, как любить меня, да-да! Парни, вы бы знали, что вытворяет она![1]

- А кстати, - приподняв бровь, произнёс Йонас. – Интересно, чего ж она такого вытворяла? Ты не думал?

- Это песня, - со знанием дела заявил Питер, вытаскивая ветки из-под заднего крыла велосипеда. – В ней слова просто для рифмы. Чего там думать?

Йонас сдвинул бейсболку и почесал затылок.

- Не, ну а вдруг она деревья пилила, как заправская лесопилка? Или могла живую свинью метнуть на десять шагов? – предположил он, еле сдерживая смех. – Не-не-не! Она могла пропукать американский гимн!

- Целиком! – добавил Питер и с хохотом повалился в кусты.

- Мистер Палмер, где ваше воспитание? – подражая тону Агаты, пробубнил Йонас, вытаскивая друга на дорогу вместе с велосипедом.

- Не смеши меня, дурак! – вытирая набежавшие слёзы, проскулил Питер. – Глянь, я леденцы рассыпал!

- Это дар муравьиному царю! – провозгласил Йонас и назидательно поднял вверх указательный палец.

- Царь слипнется, - прохихикал Питер и, присев на корточки, принялся собирать леденцы в кулёк.

До поворота к дому Питера они дошли пешком, толкая велосипеды в горку и неспешно обсуждая планы на лето. У Йонаса их традиционно не было, так как ему просто некуда было деваться от тётки, а Питер очень хотел съездить в Лондон с отцом и старшим братом. Мистер Палмер должен был представлять последнюю свою разработку на ежегодном автосалоне, и обещал взять младшего сына с собой поглазеть на самые красивые и редкие авто Британии. Питер предвкушал поездку, считая дни, оставшиеся на отрывном календаре.

- Йон, поехали с нами? – предложил он. – В отцовской машине места полно, я упрошу, чтобы тебя с собой взяли.

- Не, - смутился мальчишка. – Езжай ты. Я как-то… Ну, я лишний.

- Ты – друг! Ничего не «лишний»! Да отец тебя с радостью с нами возьмёт!

Йонас скорчил рожу, почесал между лопатками.

- Ты – Пит-Буду-Знаменит. А я этот… как оно там? Вспомнил! Оккупант. И давай не будем на эту тему. Ах-ха?

Питер почти обиделся, но вдруг понял, что Йону от его обиды будет ещё хуже. Что кроме Питера он так и ни с кем не подружился в деревне. Да и в Дувре, пожалуй, тоже. Деревенские дразнили белобрысого Йонаса «кляйне наци» и постоянно задирали. Хорошо, что кулаки у Йона были крепкими, да и на тумаки он не скупился. Плохо, что время шло, а друзей у него не прибавлялось. И Питер очень старался быть ему лучшим другом. И искренне верил, что это у него получается. Дело было даже не в конфетах и желании слушать истории про оттудышей. Просто Йонас нравился Питеру своей самостоятельностью, неизбалованностью, готовностью всегда помочь и поддержать. А ещё, что немаловажно, он принимал Пита таким, какой есть. Пожалуй, он был единственным, кто не пытался что-то в Питере улучшить или переделать. И Питер это очень ценил.

Вот и сейчас, видя, как погрустнели глаза и опустились уголки рта друга, Питеру очень захотелось сделать для Йонаса что-то хорошее и настоящее.

- Йон, а давай в саду шалаш построим? – предложил он. – Ну его, автосалон этот. Давай сделаем шалаш, будем рядом костёр жечь и жарить над огнём сосиски? И жить там будем всё лето. Чтобы тебе к тётке не возвращаться…

Йонас усмехнулся, кивнул без особого энтузиазма.

- Я бы с радостью. Но она меня найдёт и точно под замок посадит. И заставит постричься.

Он махнул рукой и медленно побрёл по обочине в сторону деревни, толкая велосипед вперёд. Питеру стало ужасно грустно. Он смотрел другу вслед и всё искал слова, чтобы вечер не становился таким грустным. «Нельзя ссориться перед закатом, - вспомнил он слова мамы. – Перед расставанием – тоже. Заканчивать день надо с лёгким сердцем».

Питер бросил велосипед посреди дороги и бегом помчался за Йонасом. Догнал, толкнул в плечо, и когда друг обернулся, протянул ему пакет с леденцами.

- Отдай тётке парочку, - пропыхтел Питер, запыхавшись. – Чтобы подобрела.

Йонас улыбнулся, взял кулёк с конфетами и задорно подмигнул:

- Тётка обломается. Она будет орать, а я – чувствовать себя королём. Потому что у меня будут леденцы, а у неё – нет. А шалаш мы с тобой построим. Обещаю. – он помолчал и добавил: - Только и ты мне кое-что пообещай.

- Чего ещё?

- Что в пруд за домом не сунешься. Даже на спор. Даже за деньги.

Питер поднял руки вверх, покивал.

- Окей-окей. Ты об этом полдня думал, что ли?

- Пит, я серьёзно. Если брат тебя не напарил… а оно на то не похоже, то никому из вас лучше к пруду не соваться. Она опасна.

Йонас оседлал велосипед, держа пакет с леденцами в зубах, махнул Питеру рукой на прощанье и укатил. Питер пожал плечами, подобрал с дороги свой «мэдисон» и заторопился домой. Стрелки часов на запястье показывали время между выговором за опоздание и перспективой остаться без ужина.

- Пирожок, это ты? – окликнула с кухни мама, услышав его возню в прихожей.

- Я, мам. Прости, что задержался, - попытался избежать нагоняя Питер. – Мы с Йоном слегка заболтались.

Из коридора весёлой стайкой примчались бишоны, полезли ласкаться. Вышла мама с любимой старенькой чашечкой для кофе в руках. Странно: Питер опоздал, а мама улыбалась.

Она обняла сына, поцеловала в торчащие на затылке вихры. Питеру вдруг стало ужасно неудобно. Будто он ну совсем не заслужил маминой ласки.

- А меня в школе гуталином измазали, - признался он тихо. – Наверное, от волос до сих пор воняет…

- Пахнешь мылом и съеденными леденцами, - весело сказала мама. – Спустись в нижнюю гостиную. Посмотри, что у нас там.

«Неужели правда?!» - подумал Питер – и внезапно испугался этой мысли. Йонас сказал, она опасная. Наверное, как акула. А он, дурак, принял её за девочку-цветок… Но мама улыбалась. А это значило только одно: Йон ошибся, и никакой опасности нет.

Питер погладил собак, стараясь их успокоить, но те лишь сильнее воодушевились и устроили гвалт и кучумалу. Пришлось осторожно переступить через них и, не разуваясь, спешить к входу в подвал. Дверь была приоткрыта, и Питер протиснулся туда, едва не оторвав пуговицу на рубашке. Стараясь не греметь каблуками, спустился по лестнице.

Нижняя гостиная была полна народу. Папа, Ларри, Агата, прислуга, которая не разъехалась по домам, не взирая на то, что рабочие часы закончились. Все они толпились возле иллюминатора и смотрели.