Эмили Сувада - Этот жестокий замысел [litres с оптимизированной обложкой]

Хотя это нелепо. Настолько нелепо, что даже трудно поверить, будто это вообще входило в план Лаклана…

А может, и нет.

– Он не мог предугадать, что я вырежу панель, а код даст сбой, – говорю я. – Он думал, что ко мне вернутся воспоминания Цзюнь Бэй, когда запустил атаку на Саннивейл.

Тут кое-что приходит мне на ум, и у меня перехватывает дыхание. Из-за этих воспоминаний я могу стать совершенно другим человеком. Не знаю, стану ли Цзюнь Бэй или останусь собой, но вполне возможно, что на события той ночи я бы смотрела другими глазами.

И уж точно бы не испугалась происходящего. В панели хранится файл «Косы».

Когда я встретилась с Лакланом в заброшенной лаборатории, он сказал, что никто в Саннивейле не угрожал мне, и был прав. Я могла бы пройти сквозь толпу целой и невредимой, оставив за собой груду тел.

Я смотрю на Коула, и мой желудок сжимается.

– Он думает, что я присоединюсь к нему, если воспоминания Цзюнь Бэй вернутся?

– Не знаю, – хватая меня за руку, говорит Коул. – Но верю, что ты вольна сама выбирать. Если между твоим сознанием и этими воспоминаниями есть стена, то она там не просто так.

Я закрываю глаза. Не представляю, что в этих воспоминаниях может заставить меня хотеть сотрудничать с Лакланом. Его план по использованию вакцины противоречит всему, во что я верю. Личный выбор. Свобода. Право принимать решение, каким будет собственное тело.

А еще не могу представить воспоминание, которое заставило бы меня убить человека так легко, как это вышло с солдатом.

Я открываю глаза:

– Цзюнь Бэй бы убила того солдата?

Коул отводит взгляд и отпускает мою руку.

– Не важно, что она бы сделала.

– А для меня важно. Пожалуйста. Она бы убила его?

Он поворачивается и медленно поднимает глаза. Но он не просто смотрит на меня, а что-то выискивает. Ищет ответ на вопрос, которого я не знаю.

– Конечно, она бы убила его, – тихо говорит он. – Она защищала нас всех, меня особенно. Цзюнь Бэй убила бы всех в той комнате, но не за то, что они причинили мне боль. Она бы убила их просто затем, чтобы завладеть «Комоксом».

Коул спускается по трапу «Комокса» под палящее солнце и, прищурившись, осматривает пустыню. Я следую за ним по потрескавшейся земле. Не знаю, то ли из-за слов Коула о Цзюнь Бэй, то ли из-за моей уверенности в том, что эта правда, но даже одной мысли, что океан воспоминаний хлынет на меня, достаточно, чтобы во мне зародилась паника.

Мне не хочется жить со стеной в голове, но и терять себя тоже не хочется. К тому же я не знаю, кем стану, если воспоминания Цзюнь Бэй вернутся. Я уже грызу ногти, как она, хотя никогда не делала этого в хижине. Видимо, ее прошлое уже давно влияет на меня. Замечу ли я вообще, что изменилась? А может, буду как легендарная лягушка в кипящей воде [7] Речь идет об идиоме «лягушка в кипятке», возникшей после распространившегося в XIX веке научного анекдота. Основой стало предположение о том, что, если лягушку поместить в кипящую воду, она тут же выпрыгнет наружу, а если в холодную, медленно нагреваемую, лягушка проигнорирует опасность и будет медленно умирать, даже не подозревая, что происходит. Этой метафорой стали позднее описывать неспособность человека предпринимать значительные шаги для исправления медленно ухудшающейся ситуации. Иронично, что практический эксперимент показал противоположные результаты: из кипятка лягушке выбраться не удалось, а из нагревающейся воды – вполне. – не пойму, что происходит, пока не станет слишком поздно.

– Я никогда раньше не был в пустыне, – говорит Коул. – Потрясающие цвета.

Я оглядываю безжизненный каменистый ландшафт, но вижу лишь разные оттенки коричневого. Я вспоминаю про его блокнот, который все еще спрятан в рюкзаке.

– Ты все еще хочешь когда-нибудь стать художником?

Вопрос, кажется, застает его врасплох.

– Возможно. Но мне хочется для начала убедиться, что у нас будет это «когда-нибудь». – Он замолкает и, потирая рукой повязку на ребрах, смотрит вдаль. – Кто-то приближается.

Я смотрю туда же. К нам направляется машина, вздымая облако пыли.

– Я позову остальных.

– Подожди… – говорит он. – Кажется, это мой джип.

Я прищуриваюсь и всматриваюсь в машину. Она темная и окутана пылью. Но как только подгружаются зрительные модули, я могу разглядеть знакомые линии неповоротливого джипа «Картакса». Он исцарапанный, а солнечные батареи слишком маленькие. Это точно его машина. Мы собирались заменить солнечные батареи, которые украл Маркус, после того как вырезал исцеляющий модуль из моей панели, но Коул не смог найти подходящую замену.

– Может, «Картакс» послал его за нами?

– Нет, – говорит Коул с улыбкой на лице.

Дверь убежища распахивается у нас за спиной, и оттуда выбегает Леобен с винтовкой в руках. Увидев джип, он постепенно останавливается.

– Не верю своим глазам.

– В чем дело? – спрашивает Мато, следуя за ним по пятам.

– У нас подкрепление, – усмехаясь, говорит Леобен.

Джип мчится по пустыне, то и дело подпрыгивая на камнях и кустах под завывание двигателя. Он огибает валуны и останавливается перед нами, поднимая стену пыли. Отшатнувшись, я прикрываю глаза от облака грязи и песка, и в тот же момент водительская дверь распахивается.

Из джипа вылезает высокая девушка моего возраста, в черных военных штанах и майке «Картакса». Ее длинные светлые волосы собраны в высокий хвост. У нее загорелая кожа, веснушки на носу и щеках, а еще пронзительные светло-голубые глаза, как у Коула. Когда она шагает по песку, ее подтянутые мышцы изгибаются под геометрическими узорами, вытатуированными на ее руках, от чего во мне всплывает новая порция воспоминаний.

Анна Синклер. Объект номер два «Проекта Заратустра».

– Привет, засранцы, – говорит она.

Коул устремляется к ней, а она, смеясь, бежит к нему навстречу и обнимает за шею. Он, зажмурившись, крепко сжимает ее в объятиях.

– Коул, что с твоими волосами? – оттолкнув его, спрашивает она и зарывается в его взъерошенные кудри. – У тебя такой забавный вид.

– Обожаю татуировки, – подбегая к ним, говорит Леобен.

Анна обнимает его, и они втроем раскачиваются в крепких объятиях.

Какой-то части меня хочется присоединиться к ним, но я не могу заставить себя сделать и шаг. Я застыла и просто смотрю на них. Они выглядят так естественно, так правильно. Как семья.

И я тоже часть этой семьи. Но мне кажется, что я стою за пределами их прошлого и не понимаю, как изменить это.

Анна проводит рукой по «ежику» на голове Леобена.

– А ты стал блондином? Кто позволил вам принимать такие решения?

Она поворачивается, и ее глаза сужаются при виде Мато.

Но когда она наконец переводит взгляд на меня, улыбка сползает с ее лица.