Алексей Корепанов - Стрелы в полёте. Круги рая. Охотники неземные

Вернувшись в комнату, я услышал за распахнутым окном негромкий скрип. Выглянул на улицу и увидел странную процессию. Во всю ширину дороги в четыре ряда шли женщины в белых перчатках, одетые в красные плащи с откинутыми капюшонами. Они шли медленно, глядя прямо перед собой, молодые, пожилые и совсем дряхлые; каждая держала синюю ленту, и ленты эти, переплетаясь, превращались в канаты, привязанные к черной повозке, которая со скрипом двигалась вслед за ними. Повозка проехала под моим окном и я хорошо разглядел, что лежало там, на небольшой красной подушке.

Там лежали две руки. Две отрезанные по локоть человеческие руки.

Они лежали ладонями вверх, и желтые пальцы были немного скрючены.

Я вышел на улицу, спокойный, как сжатая пружина. Огляделся по сторонам и направился искать двадцать первый сектор.

Через несколько кварталов улицы стали оживать. Люди выходили из подъездов, из–за серых домов. Хлопали двери, шаркали по асфальту подошвы. Люди шли в одном направвлении, в глубь серой пустыни Города, туда же, куда шел и я.

Я догнал двух совсем молодых девчонок в причудливых нарядах с множеством разноцветных лент. Девчонки что–то со смехом говорили друг другу, и ленты весело развевались над серым асфальтом.

– Послушайте, где тут Сад Трех Покойников?

– Он не знает, где Сад Трех Покойников! – девчонка засмеялась. Хорошо она смеялась. Беззаботно. Нормальным человеческим смехом.

– Он не знает, где Сад Трех Покойников! – подхватила другая. – Все идут в Сад Трех Покойников.

– Сегодня в Саду погреются ручки!

– И попрыгают ножки!

Девчонки взялись за руки и стремительно полетели по тротуару, и яркие ленты понеслись за ними вслед.

Быстро темнело, вдоль тротуаров вспыхнули знакомые желтые полосы, а впереди, за крышами, забрезжило какое–то радужное сияние. Улица внезапно сузилась, превратившись в щель между домами, меня стиснули и вынесли на широкую полукруглую площадь. Над площадью, над длинной решетчатой оградой, вращались два огромных разноцветных сияющих шара, а за оградой виднелись деревья – деревья! – и люди входили в высокие черные ворота, гостеприимно распахнутые под сиянием огромных шаров.

Сразу за оградой зелень кустов и деревьев прорезали светлые неширокие дорожки. Дорожки разбегались от входа, ныряли в кусты, за которыми плескалось веселое сияние, предвещая чудесные развлечения. Я шел в людском потоке, радуясь и удивляясь этому неожиданному зеленому озеру, возникшему в каменной толще серых стен, и ловил обрывки разговоров.

– Танцевать! Танцевать!.. Хочу танцевать! – задыхаясь, шептали сзади.

– Ох, танцевать!

– Всю ночь выла под окном. А утром и нет никого, только следы, – говорил кто–то негромким хрипловатым голосом.

– Залез на стол и запел пятую песнь отчаяния. А они его стащили за ноги и бутылками по голове, представляешь?

– В двадцать шестом. Там, где двое унылых. Помнишь, прямо на подоконнике…

– Ничего… Ничего не сделают… Не бойся…

Я обернулся – и не обнаружил людей. Прямо на меня сплошным потоком шли маски – черные и голубые, белые и зеленые, желтые и розовые, с прорезями для глаз и рта, – и собственное лицо показалось мне настолько незащищенным, что я невольно поднял руку, словно собираясь его прикрыть.

– Вперед, чего остановился? – недовольно пробурчала, обходя меня, высокая маска, и я вновь двинулся в глубь Сада Трех Покойников.

Шествие масок влекло меня все дальше от входа, возбужденные голоса говорили каждый о своем, над головой празднично разгоралось веселое сияние.

Но чем–то вдруг сад показался мне странным. Слишком неожиданным он был в этом Городе. Я присмотрелся к тускло блестящей стекловидной массе, покрывавшей пространство между деревьями, внимательно изучил очень уж яркую в свете фонарей зелень деревьев, попытался сломать ветку одного из кустов у дорожки и убедился в справедливости своей внезапной догадки.

Сад Трех Покойников был бутафорским. Зеленое озеро в толще серых стен не имело никакого отношения к природе. Видимо, не прижились здесь земные деревья.

Маски окружали меня, теснили, подталкивали в спину. Я споткнулся о ступени, поднялся куда–то наверх, повернул вместе со всеми налево, прошел еще немного по узкой дорожке, стиснутый со всех сторон, – и неожиданно остановился, наткнувшись на спины идущих впереди. Люди стояли, вытянув шеи, пытаясь разглядеть что–то, чего не видел я. Я решительно протолкнулся вперед, невзирая на недовольные возгласы, и оказался в первых рядах. Сзади навалились, задышали в затылок перегаром.

Люди широким квадратом обступили просторную площадку. Посредине площадки полыхал костер и возвышалась знакомая черная повозка, окруженная женцинами в красных плащах. Женщины стояли спиной к повозке, взявшись за руки, и печально глядели на нас.

Сзади тяжело вздохнули, и меня вновь обдало перегаром. Толпа неожиданно, как по сигналу, затихла, смолкли разговоры, и в этой тишине под темным безглазым небом слышался только шорох бумаги, горящей на стекловидной поверхности площадки.

«Сегодня погреются ручки», – вспомнил я слова веселой девчонки и с трудом подавил в себе желание уйти.

Внезапно в тишине, за спинами женщин, возник тонкий болезненный то ли вопль, то ли стон, и женщины одинаковыми движениями заученно и четко надвинули на головы капюшоны, повернулись к черной повозке и подняли руки в белых перчатках.

Вопль нарастал, звенел, множился – казалось, кричит само небо – и вдруг оборвался. И в тишине прозвучал рыдающий голос:

– Да спасут нас руки твои!

– Да спасут нас руки твои! – хором подхватили женщины в красных плащах и медленно шагнули к повозке.

– Да спасут нас руки твои! – торжественно и нестройно выдохнула толпа.

Меня похлопали по плечу. Я обернулся и встретился с туманным взглядом в прорезях черной маски.

– Идем, – сказала маска, вновь знакомо дохнув перегаром. – Мы тебя уже заждались.

Мы начали продираться сквозь толпу, а сзади опять раздался вопль: «Да спасут нас руки твои!» – и толпа взволнованно задышала, колыхнулась, подалась вперед в предвкушении зрелища.

Мы пробрались сквозь кусты, спустились по ступеням и оказались на пятачке, окруженном деревьями. Здесь поджидали еще двое. Я не сомневался, что имею дело со вчерашними парнями с перекрестка, хотя четвертого они где–то потеряли и изменили наряды; теперь они были в масках и каких–то черных трико.

Я остановился, обвел их взглядом и спросил:

– Ну, что дальше?

– Идем, – угрюмо повторила Первая маска и пошатнулась.

Я пожал плечами и направился вперед, в гущу бутафорской зелени. Все это меня смешило и немного злило.

За спиной вновь возник однообразный вопль, оборвался на мгновение и повторился, усиленный десятками голосов. Теперь вопила вся толпа, окружавшая Голгофу с черной повозкой, вопила самозабвенно, вопила непрерывно и исступленно, с визгом и завываниями, и я предположил, что отрезанные руки сейчас будут возложены на костер.