Владислав Жеребьёв - Исходный код [litres]

Наконец поток схлынул и майора оставили наедине с собственными мыслями, а их, если признаться честно, не было ни одной. Голова была совершенно пустой. Идеи, обходные маневры, домашние заготовки – все это было пустым звуком в сложившейся ситуации. Нужно было не то что победить, а хотя бы продержаться до подхода Винни со товарищи. Своему бывшему подчиненному Курехин верил, но сомнения, успеет ли вовремя, все глубже вгрызались в душу.

Второй день заключения прошел как в тумане. Всеволод ел, пил, передвигался по внутреннему двору, откуда была единственная возможность увидеть небо, но захлопнулся внутри себя, как моллюск в раковине. Жизнь будто протекала мимо, а все его существование, внешний мир, до странного злоключения обширный, теперь сузился до размеров камеры с прутьями, которую мог отомкнуть любой идиот. Смерти майор не боялся, опасался не успеть, не доделать, не сработать на славу. Сотни километров горных серпантинов, пригоршни гильз, холодный озноб на перевалах и боль от вонзающихся в плоть пуль – все было нипочем. Обошла злодейка безносая и в пору работы во внутренних органах. Это спустя несколько лет Курехин устроился в кресле и начал причесывать компьютерных пиратов, а до того и поле было, и грязные подворотни с использованными шприцами, и уркаганы, не желавшие попадать в руки правоохранительных органов. Удалось избежать многих бед, но вот такого поворота не ожидалось.

– О чем задумался, мент?

– О том, почему у тебя такое удивительное знание русского, Кальм, – вынырнув из пучины собственных размышлений, Всеволод покосился на француза из столовой, который, как ни в чем не бывало посасывал сигарету, пуская в воздух едкие дымные облачка и прислонившись к прутьям решетки.

– Семья у меня была иммигрантская, – усмехнулся зэк. – Прадед деру дал из коммунистической Одессы после девятнадцатого года. Невмоготу там, видимо, для него стало. Сначала белый порядок, потом красный, потом снова белый. Барановский в ту пору еще начудил, да эти еврейские батальоны самообороны со звездами Давида на кокардах. Странные были времена, странные и страшные.

– А будто сейчас лучше? – поморщился Всеволод и, подойдя к решетке, вытащил сигарету. Пьер молча щелкнул зажигалкой.

– Сейчас возможностей больше, – охотно поделился вор в законе. – Надоел тебе существующий порядок – собрал манатки и милости просим куда угодно. Сложно будет поначалу. В генералы, разумеется, никто тебя брать не кинется, но где люди не выживали?

– А что со мной такие задушевные беседы ведешь? – Доверять Кальму Курехин решительно не хотел. Как-никак, всю жизнь играли по разные стороны.

– Да нравишься ты мне чем-то, – оскалился уголовник. – Вот совет пришел дать. Повеситься еще не решил?

– Не дождетесь, – майор зло сплюнул на пол и, стряхнув пепел с сигареты, присел на край нар.

– Значит, совет пригодится, – кивнул француз. – Биоморфы – они что?

– Машины для убийства?

– Вроде того. Выродки, ублюдки от науки. Столько в них разного напихано, что и не передать. Искусственные органы, мышечные имплантаты, датчики. Чтобы все это организм не отторгал, кучу химической дряни надо жрать для подавления иммунитета. Боль опять же пригасить, тоже колес валом.

– И что ты мне пытаешься этим сказать?

– Да то, мент, что не живут биоморфы, а так, существуют. Думали и рыбку съесть, и… – Кальм усмехнулся. – Сильные, могучие бойцы без жалости и моральных принципов. Все, что для них надо, – это вирусная инфекция. Собственно, первые эксперименты корпорации на этом и заканчивались. Дохли они пачками. Сначала на военнопленных испытывали, потом в третьих мирах на разном биомусоре, а затем, когда получили государственный заказ на вот это заведение, то в комплекте шло и разрешение на эксперименты. И о чудо! Что-то начало получаться. И знаешь, почему?

– Ну? – нахмурился майор.

– Да потому что подопытные сами этого хотели. У многих и жизнь-то не жизнь была, а как за решетку попадали, так и она заканчивалась. Крысы, петухи – все туда ринулись, чтобы участи позорной избежать. Нет на зоне к ним уважения. Боятся, держатся на почтительном расстоянии, будто институт благородных девиц по соседству с лепрозорием. Благо, дохнут пачками. Некоторые, правда, жизнь себе выцарапывают. Злой вот выжил.

– Не пойму, к чему ты клонишь, француз, – Всеволод докурил и метким щелчком отправил окурок в унитаз.

– Да к тому и веду, – покачал головой Кальм. – Если хочешь победить морфа, то силой или ловкостью не получится. Тут страх нужен. Страх лютый, до костей пробирающий, до трясучки тифозной. Сможешь морфа напугать, считай, выиграл.

– А тебе-то с этого какая польза?

– Я защищаю свои вложения, – прямо сказал Кальм. – На тебя поставил, так что уж будь добр, не подведи. Сдохнуть на ринге можешь, но проиграть не смей.

Семь дней до часа икс. Утро. Локация 4. Временной отрезок 1:3

– Что значит, в отдельный блок? – Капустин даже подавился, услышав такую новость, но стальной охранник был неумолим и просто указал манипулятором в сторону открытой двери.

– Карантин, – парень за стойкой усмехнулся и с интересом взглянул на группу прибывших заключенных из-под козырька форменной фуражки. – В первый раз вижу, чтобы кто-то так рвался в Сан-Антонио.

– Дедушка у него там, при смерти, – скорчил печальную мину Блохин. – Вот повидать хочет.

– Дедушка? – насторожился тюремщик. – Какой еще дедушка? У нас все на контроле. Каждый находящийся в нашем заведении имеет имплантированный датчик. Любое отклонение считывается и отправляется в медицинский блок.

– Шутит он, – тяжело вздохнул Лютый. – Веселый он у нас.

– Ах, шутит? Охрана!

Длинный серый коридор с чередой камер, неяркий рассвет галогеновых ламп и вертящиеся на станинах турели оптимизма не внушали, а когда за тройкой захлопнулась дверь и гигант-надсмотрщик удалился, и вовсе наступила зеленая тоска.

– Что будем делать? – Лютый первым взобрался на койку с ногами и, откинувшись, с иронией посмотрел на Винни. – Или у тебя и тут план есть?

– План есть всегда, – отозвался полковник. – Вот только надо решить, что лучше.

– Ты видел этих монстров? – Блоха кивнул в сторону стальной двери, за которой до сих пор слышалась тяжелая поступь железного кентавра. – Я чуть портки не обделал, когда это чудо в перьях первый раз увидел. И придумают же.

– Плохо другое, – Винни прикусил губу и, скрестив руки на груди, принялся расхаживать по крохотной карантинной камере из угла в угол. Путем нехитрых математических подсчетов получилось, что в длину она восемь шагов, в ширину не более пяти. – Задерживаться нам тут нельзя. Командир же из органов, а тут урок полна коробочка. Прознают, откуда он, и все, приплыли, миссия невыполнима.