Анастасия Баталова - Мы родились сиротами

Что если как-нибудь иначе, более деликатно и чисто, чем опусканием головы в кадку с водой, но её, Онки, всё-таки будут пытать? Пытка — как известно, не слишком хороший инструмент в поисках истины, разумеется, если мы действительно хотим ее найти, а не поставить галочку в журнале раскрытых преступлений, ведь среднестатистического человека, и это вполне естественно, до такой степени деморализует сильная боль, что он готов взять на себя хоть три чужие вины… Онки не предполагала в себе самой духовной крепости народных героев, которые выдерживали пытки, не проронив ни звука.

— Мы не имеем никакого отношения к агрессивной политической оппозиции, мы не готовим переворот, у нас нет оружия, — терпеливо объясняла она обладательнице «серого билета», стоящей по другую сторону длинного стола, вторая гэбэшница сидела за этим столом и записывала, — мы пытаемся решать проблемы общества, мелкие проблемки, до которых у власти не доходят или не всегда дотягиваются руки, мы вам же, государству, и помогаем. Проворовавшиеся чиновники, ведь это проблема государства, разве нет? Во все времена так было: если власть бездействует, в борьбу вступают простые люди.

— Спасибо за помощь, — отозвалась гэбэшница с надменным хмурым смешком, она прошлась вдоль стола, вытянула из пачки сигарету, но не прикурила; её напарница записывала что-то в блокнот; подождав, пока она закончит, девушка с незажжённой сигаретой продолжила, — но вы ведь, наверное, знаете, что некоторые действия являются противоправными, и влекут за собой ответственность согласно действующему законодательству?

— Знаю, — спокойно ответила Онки, — но иначе, вы не можете этого не видеть, в некоторых случаях — никак. Мы действуем всеми доступными методами. Но, ещё раз подчеркну, мы не причиняем никому вреда, мы мирная организация, наш удел не нападать, а защищать…

— Что вам известно о погроме в Сурразай-Дорбу? — перевела тему девушка, которая записывала в блокнот.

Онки не ждала подобного вопроса и растерялась, она была уверена, что интерес к ней со стороны органов является прямым следствием деятельности студенческой организации «ЦветокДружбы»…

— Ничего конкретного, — произнесла она, собравшись с духом; Онки решила, что и из этого пламени вернее всего её вынесет конёк правды, — я писала своим знакомым, которые там служат, в надежде получить какую-нибудь информацию из первых рук, потому что, насколько я знаю, значительная часть мыслящих людей убеждена, что дело закрыто незаконно, группа журналистов прибыла туда с камерами и блокнотами, это, вы понимаете, не оружие, они пытались напасть на след, даже нашли кое-что… И тогда как из под земли выросли перед ними здоровенные девицы в повязках с прорезями для глаз, с автоматами наперевес, и вежливо велели нам убираться подобру-поздорову. Разумеется, и камеры, и блокноты у них конфисковали. Но, вернувшись ни с чем, эти отважные очевидцы утверждают, что следы на земле указывают на то, что в Сурразай-Дорбу находилась военная техника…

— Как же ответили вам ваши знакомые? — неожиданно улыбнувшись, спросила гэбешница, поигрывая сигаретой, — добровольная помощь следствию окончательно убедит нас в том, что вы действуете в интересах страны.

Онки не понравилась эта улыбка, какая-то панибратская, льстивая.

— Ничего, — ответила Онки, и, к счастью, это тоже было правдой.

Рита Шустова, прочтя её письмо, сразу же его удалила, будто бы не получала никогда. Ну не писать же в ответ, что она лично по приказу Тати Казаровой участвовала в операции «обезвреживание журналистов»? Дружба-дружбой… Рита не столько тревожилась за себя, ей было почти всё равно, она переживала за подругу — шило у неё в одном месте, вечно впишется во что-нибудь рискованное — Сурразай-Дорбу слишком опасная тайна, чтобы доверять её таким вот до треска заряженным жаждой справедливости, как Онки Сакайо…

— Я вообще не получила письма в ответ.

— Вот как? — спросила гэбэшница, — и что же вы думаете? Есть ли у вас предположения?

Онки почувствовала, как сердце в ней трепыхнулось. Сейчас ей стало действительно страшно, и она этого страха почти не стыдилась. Задачи, стоящие перед этими двумя девушками из СГБ, могут быть какими угодно.

— Предположения должны подпитываться фактами, а их у нас нет, — ответила Онки, осознавая, что очевиднейшим образом уклоняется от ответа, и этим может навлечь на себя подозрения.

— Мы будем наблюдать за вами, — сказала гэбешница, и — наконец-то! — прикурила свою сигарету; Онки чувствовала уже некоторое раздражение, наблюдая за бестолковым перетиранием её между пальцами, — хотите?

Гэбэшница подтолкнула пачку, лежащую на столе, предлагая Онки.

— Я не курю, — ответила та почти неприязненно.

— Это хорошо, — сотрудница госбезопасности непринуждённо откинулась в кресле, некоторое время дымила молча, а потом изрекла, как показалось Онки, с оттенком иронии, — играйте, играйте в борцов за правду, играйте, да не заигрывайтесь, — глаза её коротко блеснули сквозь завесу дыма, — я вас как друг предупреждаю, работайте, дело хорошее, но не везде безнаказанно можно совать любопытные носы… Опасно дергать за ниточки, не зная истинного размера паутины, которую раскачиваешь, и величины паука, который на ней сидит… То, что случилось недавно с вашей подругой — это предупреждение, своей неудачной шуткой в борделе вы задели интересы очень большой величины криминального мира. Она ещё легко отделалась…

«Лиз!..» Сердце Онки сжалось от жалости и тут же вспыхнуло гневом.

Последнее замечание показалось ей до того возмутительным в устах человека, который служит родине, что она чуть было не крикнула: «Работайте лучше! И мы тогда вообще не будем нужны. Это ваше дело — чистить страну!»

Но она напряглась и выговорила только:

— Мы просто выполняли свой гражданский долг.

Гэбэшница кисло улыбнулась, вероятно, ответ ей показался слишком пафосным.

Её напарница, закончив писать, проводила Онки до выхода из здания.

— Вы не хотите вступить в партию? — спросила она по пути, — это возможность реально что-то делать для своей страны, раз уж у вас так сильно чешутся руки.

Оказавшись на воздухе, Онки несколько раз сильно и глубоко вздохнула, с неудовольствием отметив, что её одежда впитала запах табачного дыма; завернув за угол, она дернула дверцу первого попавшегося небольшого кафе и присела за столик у окна — просто немного подумать…

Впереди её ждало очередное дежурство в депутатской столовой.

Надо прийти, переодеться в тесной каморке для персонала, повязать тщательно отглаженный белый передник, убрать волосы под сетку… Любую работу Онки старалась выполнять хорошо, вне зависимости от своего отношения к её ценности. Многие депутаты запоминали старательную девушку и приветствовали доброжелательными кивками, когда она бегала между рядами столиков.