Роман Орлов - Весы Лингамены

— Как обычно, — последовал несколько странный ответ.

Дарима встала и поманила всех за собой. Мы прошли автоматические двери, за которыми в приглушённом матовом свете прорисовывался длинный коридор. По стенам тут везде громоздились стенды с изображенными на них различными важными открытиями и их авторами. Теория Бульштадтского… поле Неймара… причинная решётка Кардано… вариативные вилки профессора Гейнома…

— Вот если бы они все хоть на шаг приблизились к истине, — вполголоса пробормотала Дарима, на ходу косясь на стены.

— Что, что, прости, не расслышал? — переспросил её Гелугвий.

— Нам сюда, — уже громко произнесла Дарима, сделав вид, что не слышала вопроса.

Перед нами раздвинулись давно знакомые всем двери Зала Макетов. Мерцание иллюминации, серебрившееся по стенам паукообразными тенями, выровнялось и усилилось, превратившись затем в ровное люминесцентное освещение.

— Мы все этот зал хорошо знаем, Дари… — неуверенно начал я.

Представительница традиционных верований очаровательно улыбнулась.

— Ага, не сомневаюсь. А скажите, — она сделала небольшую паузу и продолжила: — Вот эти фигурки, домики, трава, дорожки, это вы по ним…

Но тут молчавший некоторое время Штольм решил опередить вопрос и как можно более мягко сказал:

— Ну что ты, Дари! Ну, разумеется, не по ним! Мы…

— Я, конечно, не специалист по контролю над Внутренним Миром, — перебила в ответ Дарима, — но я всё ж понимаю, что последовательности вы строите не по этим фигуркам, хотя и видите тот мир только схематически изображенным на экране мониторов. Но я привела вас сюда лишь затем, чтобы наглядно показать, что вот эти оловянные и пластмассовые фигурки, — она показала рукой на расставленные макеты, — так же далеки от изображаемой ими реальности, как и ваши расчеты от истинного положения дел.

Краска бросилась говорившей в лицо, и она продолжала уже с жаром:

— Понимаете, по ромбикам и стрелочкам на экране вы никогда…

— Да-ри-ма, — вкрадчиво, трескуче, словно впиваясь клещами в каждый слог, наставительно произнёс Штольц. — Мы ценим твоё искреннее участие, но ты ведь всё же у нас советник по вопросам религии. У нас же немного другая работа, точнее, иная её плоскость, и…

Дарима с силой во взгляде устремила поток своего недосказанного негодования на говорившего, и он несколько стушевался. Снова наступила тишина, и лишь индикаторы задумчиво перемигивались красным и зеленым в дальнем конце зала.

— Советник по религиозным вопросам очень хочет помочь в нашем общем деле, — негромко промолвила, наконец, Дарима и смиренно сложила руки в молитвенном жесте. — Простите, я немного вспылила. Но, боюсь, любая система, — продолжала она уже ровным голосом, — любой замкнутый мир для изучения, какой бы мы только ни ухищрялись создавать и набивать самыми изощрёнными кармосчётными машинами, — любая подобная задумка обречена быть изначально кармически несамодостаточной системой. Сиречь иллюзорной.

Штольм поправил очки на носу и уныло окинул взглядом говорившую.

— Да, — раскручивала маховик наступления на ортодоксов науки «советник», — при создании таких систем всегда будет иметься некая нулевая карма, учесть которую у нас нет никакой возможности. Слишком много обнаруживается различных «до того», которые мы не в силах принять в расчёт все до единого. Вот откуда и всплывает тот самый горемычный кармопроцент ёмкостью в 55 целых и ноль сотых!

— Ох ты? — несколько обалдело произнёс Гелугвий.

— Дарима, да у нас и нет цели измерить саму карму или, тем более, поймать её в мешок. Но у нас есть математические методы и опыт, описывающие её работу, и однажды мы приблизимся к 90% и тогда… — вдохновенно проговорил Штольм, но Дарима словно и не слушала его. Она выдержала паузу и устало, уже без экспрессии, выдала:

— Есть только один единственный способ учесть все детали «нулевой» кармы. Это самому выйти из круга причин и следствий. Обрести просветление.

— При всём уважении, товарищ советник, — заулыбался я, — если ты достигнешь просветления, то вычислителям это вообще никак не поможет, ибо программы и машины созданы непросветленными.

— Нет, это, конечно, звучит, — заговорил Штольм, попеременно искривляя губы в то в одну, то в другую сторону, — но мы же, всё-таки, учёные, и действуем соответственно и сообразно современным научным достижениям и представлениям о карме. Объяснение всему должно быть, иначе мир не смог бы существовать.

— Быть может, мир, каким мы его осязаем, не больше чем иллюзия нашего загрязнённого ума, — негромко произнесла Дарима, и лицо её отобразило отрешённость.

— Многие века науки против долгих тысячелетий духовного опыта, — подытожил Штольм. — Увы, мы пока так и не смогли найти точки соприкосновения этих начал.

Я встретился взглядом со Штольмом и слегка кивнул ему в знак согласия. Дарима снова смотрела в имевшееся и в Зале Макетов окно. Все несколько утомились, и в опустившейся тиши уже ни о чём серьёзном не думалось; сейчас уже трудно было поверить, что только что в этой комнате состоялся такой тяжёлый, эмоциональный разговор. А вот Гелугвий за всё время пребывания в зале почти не вступал в общую беседу. Никто не знал, какие стрелки важнейших рельсов переключились в его голове этот момент, и какие семафоры на неизведанных путях нейронных сетей памяти переменили сигнал на противоположный. Если бы кто-то пристально наблюдал за ним в тот вечер, то, возможно, заметил бы, что учёный учащённо дышит, усиленно выделяя пот и без конца теребя свои непослушные кудри. Но все мы, продалбливая острозаточенной киркой самости дорогу к воображаемой истине, видимо, слишком углубились в свои умозрительные пещерки, чтобы заметить происходящее на поверхности земли.

— На сегодня, пожалуй, хватит. Все мы заметно утомились, — устало бросил Штольм. — Он поднялся, взял шляпу и, направляясь к выходу, добавил:

— Давайте завтра продолжим. До свидания.

— Да! — оживился, наконец, Гелугвий. Он хотел ещё что-то сказать, потоптался на месте, посмотрел по сторонам, щёлкнул пальцами, несколько раз поднял указательный перст к полотку и снова лишь утверждающе произнёс «да!», после чего кинул на нас извиняющийся взгляд и ретировался вслед за Штольцем.

В Макетном Зале остались только мы с Даримой. Безропотно и удивлённо взирали на нас изваяния поселенцев внутрянки , будто внезапно застывшие по взмаху чьей-то могущественной руки. Мягко лился свет люминесцентных ламп. Перемигивались цветные огоньки в конце зала. Тишь и благодать. Но я никак не мог прийти в себя, похоже, мне требовалось немного побыть одному. Дарима почувствовала моё замешательство и, дотронувшись своей рукой до моей, с мягкой улыбкой произнесла: