Николай Лернер - Мир приключений, 1918 № 01

— Пистолетъ есть, но пуль къ нему нѣтъ, — сказалъ я, и при этомъ, признаюсь, былъ отъ души радъ, что у меня ихъ чр было.

— Пуль нѣтъ?.. — повторилъ раздумчиво Рослый Антонъ. — Жалко!

И онъ просунулъ палецъ въ одну изъ прорѣхъ намета, подъ которымъ я работалъ, и сталъ смотрѣть тупымъ зловѣщимъ взглядомъ на испещренное свѣтовыми пятнами море, на которомъ тутъ и тамъ. ослѣпительно сверкали яркіе блики солнца, точно могильные огни.

— Тамъ, въ носовой части, есть свинецъ, — сказалъ онъ немного погодя, — но нѣтъ пороха… Да, пороха нѣтъ!.. — пробормоталъ онъ подъ носъ, сердито теребя себя за черную бородку. И, лѣниво волоча за собой ноги, онъ ушелъ.

Эта томительная, ничѣмъ ненарушимая тишина и палящій зной при полнѣйшемъ отсутствіи движенія, казалось, таили въ себѣ что-то недоброе. На брасахъ голосъ Антона звучалъ, какъ труба Страшнаго Суда; теперь же это было скорѣе какое-то мурлыканіе, едва уловимое, но съ несомнѣнной нотой подавленной силы и гнѣва. И вдругъ меня охватило безотчетное восхищеніе этимъ человѣкомъ; я почувствовалъ, что онъ во всѣхъ отношеніяхъ крупнѣе всѣхъ насъ, какъ личность, и даже крупнѣе самого командира. Онъ былъ мертвенно спокоенъ, но я сознавалъ, что этотъ человѣкъ поставилъ на карту свою жизнь и даже болѣе того — заранѣе простился съ нею, рѣшивъ пожертвовать ею за что-то для него особенно важное. Я зналъ, что все это время у Рослаго Антона была какая-то затаенная мысль, но когда насталъ этотъ мертвый штиль, мысль эта, повидимому, всецѣло овладѣла имъ.

Во время одной изъ очередныхъ вахтъ на долю Рослаго Антона выпала работа сплеснивать бегинъ-шкотъ. Разумѣется, и тутъ дѣло не обошлось безъ дьяволскихъ продѣлокъ этой златокудрой женщины, — она, по обыкновенію, была тутъ какъ тутъ. Командиръ въ это время былъ въ каютѣ, я полагаю, но я видѣлъ, какъ она осторожно передвигала свое палубное кресло все ближе и ближе къ периламъ мостика. Вскорѣ я увидѣлъ, какъ она просунула сквозь рѣшетку-перилъ свою маленьку ножку до щиколодки, обтянутой чернымъ шелковымъ чулкомъ. Въ этотъ моментъ Рослый Антонъ пересталъ плеснивать свой канатъ и изо всей силы вогналъ гвоздь въ палубу, очевидно желая сорвать этимъ злобу или досаду, а затѣмъ полуперекатился, растянувшись на палубѣ, чтобы достать рукой до гвоздя. Опершись ладонью о горячія, какъ уголь, доски настилки, онъ собирался подняться на ноги — и вдругъ остановился. Я замѣтилъ, что златокудрая русалка осторожно пропустила руку сквозь перила и уронила на палубу клочокъ аккуратно сложенной бѣлой бумаги, — очевидно, записочку.

Рослый Антонъ быстро схватилъ зту бумажку и тутъ же прочелъ ее, сидя на корточкахъ, затѣмъ ском-. калъ и, зажавъ въ кулакѣ, уставился глазами въ жолобъ для стока воды, у котораго виднѣлся кончикъ ея лакированной туфельки. Она стояла неподвижно у самыхъ поручней, и повидимому, безучастно смотрѣла куда-то вдаль. Наконецъ, Рослый Антонъ поднялся на ноги, сердито выдернулъ свой гвоздь изъ палубы и направился на носовую часть судна, поигрывая гвоздемъ на ходу. Солнце въ ту пору стояло въ зенитѣ, и этотъ большой гвоздь сверкалъ на солнцѣ, какъ лезвіе ножа.

Въ этотъ моментъ командиръ вышелъ наверхъ со своимъ секстантомъ и принялся расхаживать взадъ и впередъ, время отъ время устанавливая инструментъ и поглядывая на верхнія снасти. На лицѣ его была какъ бы застывшая улыбка, напоминавшая ту безсознательную, блаженную улыбку, которая иногда долго остается на лицѣ юноши, похитившаго поцѣлуй съ устъ своей возлюбленной. Странно было видѣть эту улыбку на линѣ нашего командира, всегда столь мрачномъ, строгомъ и суровомъ. Проходя мимо, онъ наклонился къ стеклу каютъ-компаніи и поднялъ его, при чемъ что-то пробормоталъ себѣ подъ носъ. Она, его златокудрая супруга, была въ это время въ каютъ-компаніи и, какъ я полагалъ, вписывала въ маленькую тетрадь его вычисленія и наблюденія, которыя онъ сообщалъ ей нѣсколько нараспѣвъ.

Но вдругъ я увидѣлъ нѣчто такое, отчего у меня пробѣжали мурашки по спинѣ. Наше судно было не совсѣмъ обычной конструкціи; кромѣ кормовой рубки, у насъ была еще одна рубка посрединѣ судна, и на нее былъ перекинутъ мостикъ съ кормовой рубки, а лѣсенка бака выходила какъ разъ за этой средней рубкой. И вотъ, я увидѣлъ голову и плечи Рослаго Антона, постепенно выроставшія изъ люка. Онъ внимательно всматривался въ сторону капитанскаго мостика и кормовой рубки и затѣмъ крупнымъ, но крадущимся шагомъ сталъ пробираться по мостику, перекинутому со средней рубки. На лѣвой рукѣ у него была корзина, въ которую складывались сухари для команды, а въ правой онъ держалъ свой большой складной ножъ, раскрытый и какъ бы наготовѣ, чтобы запустить имъ въ намѣченную точку. Какъ видно, ему до-зарѣза нужны были сухари на этотъ разъ, — такъ что онъ рѣшилъ ни передъ чѣмъ не останавливаться, чтобы добыть ихъ.

Командиръ, находившійся въ этотъ моментъ за рубкой, не могъ его видѣть, — къ счастью для себя, потому что, какъ мнѣ думается, Рослый Антонъ рѣшилъ прикончить его разомъ; но, видя, что онъ можетъ безпрепятственно сойти въ каюту, онъ, очевидно, передумалъ и, остановившись въ дверяхъ капитанской каюты, медленно вложилъ свой ножъ въ старыя кожаныя ножны, висѣвшія у него на поясѣ.

Въ слѣдующій моментъ Рослый Антонъ спустился въ каюту, и въ то же время командиръ выкрикнулъ свое наблюденіе.

Я слышалъ, какъ онъ приказалъ немного ослабить паруса, а рулевому взять правый гальсъ, и послѣ того скрылся за рубкой..

Меня что-то подмывало; я не могъ усидѣть на мѣстѣ; отрѣзавъ лоскутъ парусины, я пошелъ съ нимъ на корму, гдѣ замѣтилъ небольшую прорѣху въ тэнтѣ, которую рѣшилъ теперь заплатать. Взобравшись на поручни, а оттуда на крюсъ-марсъ-стенгу, я сталъ слѣдить за командиромъ. Обыкновенно онъ никогда въ это время не давалъ себѣ труда заглядывать въ каюту, а выкрикивалъ свои наблюденія, не отрывая глазъ отъ горизонта; но возможно было, что на этотъ разъ онъ вздумаетъ заглянуть.

И, дѣйствительно, онъ это сдѣлалъ. Онъ посмотрѣлъ въ каюту и не мелькомъ, а основательно, положивъ секстантъ на нактоузъ (деревянный ящикъ, въ которомъ помѣщается компасъ), оперся своей костлявой рукой на раму свѣтового стекла въ потолкѣ каюты и сталъ смотрѣть внизъ. Онъ не сказалъ ни слова, но его блѣдно-сѣрые застывшіе глаза раскрывались все шире и шире, и я видѣлъ, какъ его длинная тонкая спина, какъ будто, стягивалась къ плечамъ, образуя нѣчто въ родѣ горба, словно у водяной птицы, собирающейся нырнуть. Я ожидалъ, что онъ вотъ-вотъ проскочитъ сквозь стекло прямо въ каюту.

Но ничего подобнаго не случилось. Во всей его позѣ было нѣчто почти комичное, что дѣлало ее тѣмъ болѣе жуткой. Я не могъ видѣть того, что что онъ видѣлъ, и никогда и послѣ не узналъ, что именно онъ видѣлъ въ эту минуту, хотя я висѣлъ такъ близко надъ его головой, что ясно видѣлъ, какъ его энергичный, почти квадратный подбородокъ нѣсколько разъ судорожно подернулся, отражаясь на стеклѣ каюты, но сквозь стекло внизъ мнѣ не было видно.