Михаил Харитонов - Золотой ключ, или Похождения Буратины

Кот поставил бутылку на стол, разбил её серией пикосекундных импульсов на мельчайшие осколки, потом сплавил их в однородную массу.

– Пожалуйста, – сказал он. – Это и тарзановские эмпаты не прочтут.

Тут из-за двери появился со склонённой головой Попандопулос, виновато волоча за собой гуся, из которого текло что-то скверно-розоватое.

Кот посмотрел на гуся в рентгене и покачал головой. Глистоед получил куда больше мужского счастья, чем смог выдержать.

– Да я чего, я ничего, – начал козёл, форсируя голос. – Да он мне сам – сильнее, говорит, сильнее. Вот я того… Вставил как следует. А у него там всё нежненькое такое…

– Пидор гнойный, – не сдержался крот.

– Кто гнойный? – тут же завёлся козёл, с надеждой зыркнув на кота.

– Шёл бы ты отсюда, Септимий, – с усталым отвращением проговорил Базилио. – Далеко и надолго.

Крот смолчал, просто посмотрел на козла внимательно. Но что-то было в его взгляде. Что-то такое, отчего Попандопулос немедля заткнулся, бросил гуся на середине зала и поволокся к выходу.

– Жаль его. Внятный был барыга, – заключил крот.

– Грабил он вас, – напомнил Боба.

– Да я знаю. Кто чего будет? Хоть и умер плохо, а всё-таки гусь. Основа гастрономическая.

– Н-да. Надо оказать уважение, – подтвердил Боба.

– Мне печёнку, – обозначил свой интерес перс.

– Печёнка у него циррозная, – предупредил кротяра. – Хотя цирроз вкус даёт… Кстати. Как зовут-то тебя?

– Базилио, – представился кот. – Можно Баз.

– Красиво. Я Карл. Позывной «Римус». Так и зовите.

– Тоже красиво, Карл, – сказал кот.

– А меня вы знаете, – резюмировал Боба. – Ну так чего? По первой, за знакомство?..

В этот момент проматываемая нить воспоминаний с треском лопнула.

Кот развернулся пружиной и подпрыгнул, шерсть встала дыбом. В животе стало пусто и гулко, и кот успел подумать, что это, наверное, и есть настоящий ужас.

Прямо на него смотрели два немигающих глаза, между которыми торчал зазубренный крючковатый клюв.

1 ноября 312 года от Х.

Директория. Институт Трансгенных Исследований, корпус Е.

4-й надземный этаж.

Рабочее утро.

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ

Входящие /000768041630

ДОКУМЕНТ: запрос на списание оборудования

ФОРМА ДОКУМЕНТА: стандартная

ОБОРУДОВАНИЕ: молекулярный щуп-датчик SNN199-3

СИТУАЦИЯ: механическое повреждение корпуса, вызванное усталостным напряжением в условиях резкого температурного пе́репада СОСТОЯНИЕ: восстановлению не подлежит

РЕШЕНИЕ: утилизация

ОТВЕТСТВЕННЫЙ: Ib 318461 (Алиса Зюсс)

ЭКСПЕРТИЗА: Ib 34674 (Джузеппе Сизый Нос)

День начался как обычно – с судорожных сокращений матки.

– Ленинград, Ленинград, – закричал женский голос из патефона, – я ещё не хочу умирать…

«Я не хочу умирать , я хочу умереть », – почувствовала Алиса. Это было именно чувство – оно накрывало изнутри, с головой, от него леденели пальцы, лицо, кончик носа. Алиса знала, что бороться с этим бесполезно. Нужно было просто пережить. Как и всё остальное.

– Ленинград, у меня телефонов твоих номера, – кричал голос.

Лиса протянула лапу, выключила звук. В тишине желание смерти проходило быстрее.

Она выдержала несколько мгновений полной беспросветности, сбросила одеяло и резко согнула колено. Боль выстрелила в сустав, обожгла ногу, впилась когтями в бедро. Лиса закричала и так же резко выпрямила ногу. На этот раз боль ударила в другую сторону – к ступне. Ощущение было, будто в мышцы набили стекла. Но ледяная волна отхлынула. Боль была её союзником; Алиса относилась к боли с ненавистью и уважением, как к старшей сестре, которую трудно выносить, но которая почему-то всегда оказывается права.

Она села на постель и принялась обкалывать ногу – сначала укол в суставную сумку гиалуроновой кислотой, потом гидрокортизон и два обезболивающих в мягкие ткани. Последний укол в бедро – чтобы можно было раздвинуть ноги: вектора и там что-то перекроили, протянули какие-то тяжи, которые при движениях рвались. Гордая лиса стонала сквозь зубы, не открывая рта. Зато немного отпустила вечная хочка. Алиса решила, что гигиенические процедуры можно пропустить или хотя бы не начинать день с них. После смертного холода и боли переступать ещё и через то отвращение к себе, которое обычно наступало после латексной палки, было выше её сил.

Под душем матку всё-таки скрутило. Хуже всего было то, что она смогла кончить, только представив Семнадцать Дюймов внутри себя. Если необходимость мастурбировать просто ранила её гордость, то эта новая зависимость – рвала её на части.

Начался утренний обход: автоклав с кроликом, автоклав с цыплем, пробы раствора, криотест. Она всё делала аккуратно, очень внимательно, но совершенно механически, обращая внимание только на рабочие моменты. Потом был ещё один приступ, пришлось скрываться в туалете и делать всё быстро. Белоснежный рог снова нарисовался в воображении, и на этот раз Алиса уже не сопротивлялась.

После этого стало легче. Ногу тоже немного отпустило: лиса ощутимо прихрамывала, но могла ходить, не обращая на это внимания.

В столовую она пошла к двум: во время сиесты она обычно пустовала. На этот раз не было вообще никого, кроме буфетчицы и уборщицы, лениво гоняющей шваброй по полу грязную воду, пахнущую настоявшейся хлоркой.

Обойдя лужу, лиса взяла подносик, поставила на него обычный набор – салат с лабораторной мышатиной, калушьи яйцеклетки под майонезом, свежевыжатый куриный сок – и села на своё обычное место в углу. Место было прямо под кондиционером и поэтому пустовало практически всегда. Но Алисе оно нравилось – гудение кондиционера заглушало чужие голоса. Болезнь воздвигла между ней и остальными стеклянную стену, биться о которую гордая лиса не стала бы, даже если бы сходила с ума от одиночества. Теперь же ей и вовсе не хотелось никого ни видеть, ни слышать.

Жуя разваренную мышатину и не чувствуя вкуса, лиса в сотый раз прокручивала в уме варианты развития ситуации. Судя по тому, что она до сих пор на свободе, Нефритовое Сокровище её не выдал. Более того, срок, который он ей поставил, неожиданно растянулся: недельное заседание Учёного Совета было отменено из-за каких-то срочных и маловразумительных обстоятельств. Лисе хотелось думать, что цилинь дал ей дополнительное время. Вот только как его использовать, она не понимала.

То, что её запалили, работодателям было уже известно: лиса перестала обновлять маяки и метить условленные места. Быстрого выхода на связь она, конечно, не ожидала: на их месте она считала бы себя находящейся под плотным наблюдением. Непонятно было, правда, зачем такие сложности. То немногое, что лиса знала, она сказала бы и так: или сама, или после трёхминутного общения с барсуками. Лиса где-то слышала, что хороший, годный барсук умеет работать даже с такими существами, которые способны отключать болевую чувствительность. В том, что Институт может позволить себе хороших, годных барсуков, Алиса не сомневалась. Хотя, скорее всего, её сразу передали бы военной контрразведке, где коротали век настоящие профи, изголодавшиеся по работе… Так или иначе, пасти её было бессмысленно – по крайней мере, с её точки зрения. Но работодатели могли думать что угодно. Например – что она пытается втянуть их в какую-нибудь игру. Лиса имела очень смутное представление об играх такого рода, но понимала, что её наивность – это её и только её проблема.