Фрэнк Лонг - Мир выживших [Авторский сборник]

Мне не нравится, когда меня называют по имени. В том зале я был всего лишь одиноким парнем, которому хочется с кем-то потанцевать. Я — Смерть лишь тогда, когда я наношу удар, а в промежутках я становлюсь похож на людей, которые окружают меня.

Возможно, вы однажды повстречаете меня в толпе. Но вы не узнаете меня — обычно я маскируюсь, попадая в новое окружение. Я всегда спасаюсь бегством от того, что должен сделать. Я — парень на месте. Но в конце… В конце концов я встречаюсь со всеми.

Мы проводили исследования для Музея Ларкина, на другом конце Млечного Пути. У нас возникли проблемы с ракетным двигателем, и пришлось совершить посадку для ремонта в небольшом зеленом мире за тысячу световых лет от дома.

— Мы должны ее одолеть, сынок! — сказал старик, сурово разглядывая навигационную панель. — Очень плохо, но нам здесь не приходится рассчитывать на помощь!

Я громко рассмеялся, стараясь скрыть отвращение: мне не хотелось даже думать о непроходимых джунглях, которые были широко распространены на внутренних планетах звезд класса G. Высокие, мрачные старые леса заполняли гниющие растения и немыслимые скопища ядовитых кровососов.

Старик в глубине души был доволен. Ему понравилось бродить по дикой местности, нравилось подставлять лицо порывам ветра и каплям дождя. Когда я посмотрел на него, он показался мне человеком, у которого есть свое представление о рае — сидеть золотой осенью на берегу реки, любоваться закатом, следить, как поплавок движется вниз по течению и как красавица-рыба движется к приманке.

Ему нравились исследования, но больше всего он любил охоту и рыбную ловлю. Он мог пустить корни где угодно, как человек старой закалки, лишившийся родного угла. Он был счастлив в космосе, но так и не смог примириться с тем, что на капитанском мостике нет никаких растений.

— Прошло уже, кажется, много веков с тех пор, как я лежал на спине посреди леса и смотрел прямо на звезды.

Он усмехнулся, на кривых зубах повисла табачная жвачка.

— Много веков — и я готов променять блестящий металл самой прекрасной ракеты на свете на один лишь запах доброй милой земли.

Повсюду, на всех планетах — одно и то же. Море и джунгли!

— Конечно, конечно, — сказал я, надеясь успокоить его и помешать ему опять завести старую песню. — Рай в ваших руках. А теперь, если вы подготовитесь как следует и возьметесь за рычаг безопасности, я попытаюсь опустить корабль так, чтобы не растрясти вас и чтобы вы не забыли о своих несбыточных мечтаниях!

Это было гладкое приземление — насколько приземления могут быть гладкими. Мы пронеслись между высокими стенами листвы, золотисто-желтыми и ярко-изумрудными; на видовом экране у моего локтя сверкали лучи яркого солнечного света.

Мои руки сжимали рычаги управления, но на мгновение я почувствовал себя ужасно напуганным гигантским убийцей, спускающимся вниз по бобовому стеблю, который тянулся между звездами. Так оно и было. Звездные бродяги связаны с миром детства множеством образов, ведь они видят одни и те же странные цвета повсюду, куда бы ни повернули.

Свет, какого никогда не бывало, сияет лишь для них, и даже старик, который женился пятьдесят лет назад, мог обнять жену и сказать: «Завтра я буду в открытом космосе, и твои глаза будут столь же прелестны, как туманные луны, плывущие в море золота».

Он понимал смысл всех этих слов, потому что в космосе, кажется, время не имеет значения, и все воспоминания становятся воспоминаниями о молодости, и ты видишь все как будто впервые абсолютно чистым, незамутненным взглядом.

Я отмахнулся от этого ощущения.

— Теперь можно отпустить поручни! — сказал я.

Мы двигались по касательной, но приземлились идеально ровно, ни единой травинки не помяли.

Он отнял руку от поручня и вытер пот со лба.

— Ты — хороший пилот, сынок! — сказал он. — Ровнее некуда…

Я посмотрел на него.

— Ну… лучше бы выйти наружу и проверить повреждения. — решительно, почти грубо сказал я, указывая на шлюз. — Нам не понадобятся кислородные маски. Кислорода в атмосфере чуть больше нормы, но мы легко с этим справимся.

Я обратил внимание на его комплимент, но эти слова скорее смутили меня и сбили с толку. Зачем он заговорил о моей опытности? Конечно, я был хорошим пилотом. Разве я не пересек Галактику двадцать раз, ни разу не потеряв корабля? Я гордился своим послужным списком, но не видел причин хвастаться.

В космосе человеку необходимо сохранять чувство собственного достоинства, но его следует считать чем-то вроде яркой детали одежды, которую можно носить молча, без лишних пояснений.

— Ну, давайте начнем! — сказал я.

Мы вышли из вакуумного шлюза безоружными, имея при себе только некоторые необходимые инструменты и ожидая, что нас приветствует только ветер посреди пустынного леса.

Действительно, нас встретил вой. Но этот звук издавало некое существо, и порывистый ветер, который дул на открытом месте, издавал стон, почти столь же мучительный, как тот, который мы услышали.

Человек стоял на коленях на траве, он выл от гнева или от боли. На плече у него была большая и глубокая окровавленная рана, и он закатывал глаза и стучал по ране ладонями.

Меня не легко напугать, но зрелище оказалось настолько неожиданным, что я вздрогнул и отшатнулся.

Не стану говорить про старика. Он казался спокойным, когда стоял, глядя в мою сторону; в его глазах отразилось только удивление. Легкое, почти безмятежное удивление! Да, примерно так. В нем было что-то вечно детское, и я никогда не замечал ничего подобного ни в людях, ни в разумных зверях.

Среди звезд ничто не могло по-настоящему напугать его, поскольку он легко принимал все капризы природы, равно и лучшие, и худшие. Он мог принять даже мучительную боль и смерть — темную сторону очень яркой драгоценной монеты.

Раненый человек явно был дикарем. Он не носил одежды, и металлический браслет на его правой лодыжке звенел, когда он шевелился. Он был высок и крепко сложен; могучий дикий абориген, наделенный от природы разумом, который не предвещал ничего хорошего его врагам.

— Оставайся на месте, сынок! Я скоро вернусь!

Старик быстро нырнул обратно в вакуумный шлюз, оставив меня наедине с дикарем. Я посмотрел на тяжелый магнитный рывок, который держал в руке; во рту у меня стало сухо, как в пустыне.

Мне привиделось — вот я бросаюсь в атаку и обрушиваю тяжелое и тупое орудие на череп одного из своих собратьев.

Это видение вызвало у меня отвращение. Бедняга сходил с ума от боли, а в моем представлении дикарь имел моральное право слепо сражаться со всем, что угрожало его безопасности. В его представлении я был враждебным чужаком с неба.