Фрэнк Лонг - Мир выживших [Авторский сборник]

Он заслужил это уважение сотней разных способов. Каждое его изобретение обеспечило страховку от общечеловеческой склонности описывать прогресс как бессмысленный для общества, продолжающего повторять ошибки прошлого — общества, которое вскоре может прекратить свое существование.

Прогресс может не слишком отличаться от чьей-то решительной прогулки по коридору к сияющим воротам — человек идет, и ему отрывает голову до того, как он выходит на солнечный свет. Но Фаран упрямо отказывался верить, будто только из-за того, что экологический прогресс застопорился на опасно долгое время, нельзя найти какой-то другой путь предотвращения катастрофы.

Никто не сомневался, что Блэкмор мог сделать больше в этом отношении, так как все его силы были направлены на возобновление экологического прогресса — или на помощь в предстоящем возобновлении. Но это не означало, что Фаран не был здравомыслящим, скрупулезным, дисциплинированным мыслителем, имеющим право утверждать, что путешествие во времени теоретически возможно.

Независимо от того, было ли это утверждение верным или нет, он имел полное право сделать его. Возникал только один вопрос — не зашел ли он слишком далеко, публично заявив, что находился на грани преодоления всех препятствий, которые могли помешать человеку совершить путешествие из настоящего во время, отдаленное от нашего, и вернуться обратно, доказав, что он не пребывал во власти фантазий, вызванных травмой головы.

К собственному стыду Блэкмор вынужден был признать: в некоторые моменты он почти разделял убеждение ограниченных умов — что Фаран психически неуравновешен. В свою защиту он мог сказать, что из-за этой мысли он испытывал чувство вины и что общие протесты удивляли и злили его.

И это было не преувеличение. Это на самом деле был протест — почти бешеный, невежественный протест. Фаран питал ложные надежды, усиливая общее несчастье и отчаяние. Ни один человек с такой огромной репутацией не должен выдвигать такие теории. Это могло означать, что он стал или властолюбивым интриганом, преследующим свои интересы, черствым и циничным без меры — или безнадежным психом.

Фаран принял то, что ему, возможно, удалось узнать благодаря исключительной чувствительности; Блэкмор был убежден, что для этого потребовалась огромная смелость. Когда чувствительного и мечтательного человека обвиняют в увеличении человеческих несчастий и сомнений в широком масштабе — он, скорее всего, не захочет усиления подобных настроении в будущем и отступит, несмотря на несправедливость возведенных против него обвинений.

Фаран просто исчез из вида до того, как два обвинения — что он безумец или клинический оппортунист — успели объединить, и миллионы глупых мужчин и женщин смогли убедить себя в том, что он виновен по обоим пунктам.

— Все в порядке, все хорошо, — услышал Блэкмор слова Фарана. — Просто не шевелись, пока не шевелись… Честно говоря, я изумлен, что ты вообще мог говорить.

Блэкмор открыл глаза, немного подвинулся, чтобы каменная поверхность не так давила на спину — его догадка оказалась правильной; это и был валун — и посмотрел в дальнюю часть пляжа на волны прибоя. Астро-самолета нигде не было видно.

— Астро-самолет… сильно поврежден? — спросил он. — Я его не вижу.

— А ты как думаешь? — спросил Фаран.

— Должно быть, сильно. Рычаги сломались, а солнце ослепило меня в пятидесяти футах от пляжа. Но я слышал начало крушения.

— Он ушел под воду, — сказал ему Фаран. — Примерно на тридцать футов. Из-за отлива полоса песка существенно расширилась, поэтому он с тем же успехом мог упасть и на пляже. Самолет оказался на виду, и мы прошли по песчаной косе вброд и вытащили тебя раньше, чем аппарат мог бы взорваться.

— Ты имеешь в виду, что был взрыв?

Фаран покачал головой.

— Нет. Но такое часто бывает, верно? По сравнению с тем, как он выглядел, Шалтай-Болтай показался бы более-менее целым. Чудо, что тебя не… ммм… не разорвало на куски. Но чудеса и впрямь иногда случаются. Я абсолютно в этом уверен.

— Почему все еще не видно обломков? — спросил Блэкмор.

— Он развалился окончательно, очевидно, и затонул глубже — сразу после того, как мы вытащили тебя на берег. А еще поднимается прилив, последние двадцать минут.

Девушка быстро прошла мимо морского бога, упала на колени рядом с Фараном и в первый раз заговорила:

— Я так рада, — сказала она. — Отец не лучше Роджера умеет скрывать свои чувства, и на мгновение я испугалась, что вы можете… — она заколебалась.

— Ты можешь сказать, — сказал ей Блэкмор, борясь с искушением вытянуть руку и успокоительно погладить ее по голому плечу. Не потому, что оно было голым, и не потом, что он — в определенный момент, как минимум — испытал прилив волнения, к которому восприимчивы даже самые счастливые женатые мужчины; нет, он хотел еще раз убедиться, что перед ним девушка из плоти и крови. Кожа богини, определенно, была бы совершенно другой на ощупь — мраморной, может быть, или пылающей странным огнем.

— Ты подумала, что я мог умереть, — продолжил он, зная, что если попытается улыбнуться, может показаться, что он гримасничает. — Я часто спрашивал себя, сколько потребуется времени кому-то, кто поверил в нечто похожее, избавиться от чувства, что он видит призрака.

— Просто вы были таким бледным, — сказала девушка, почти извиняясь.

Он снова посмотрел на Ферана.

— Я не знал, что у тебя есть дочь, — сказал он.

— Никто не знал, — ответил Феран, — Десятилетняя девочка, спрятанная в коттедже на окраине, как правило, не привлекает общественного внимания. Тем не менее, я всегда следил за этим. Говорят, мальчик может быть очень шумным. Но на самом деле маленькая девочка может создавать больше проблем, если ты вдовец, и одна сломанная кукла может вызвать вспышку гнева. Но, думаю, оно того стоило.

— Ты чертовски хорошо знаешь, что стоило, папа, — сказала девушка беззлобно. — Почему бы тебе не рассказать ему, как здорово я тебе помогла.

— Сейчас есть вещи, которые ему важнее узнать, — ответил Фаран. — Женскую незаменимость нельзя долго скрывать.

Он потрепал дочь по плечу, как хотел сделать Блэкмор, но с отцовской простотой, которая до предела уменьшала вероятность того, что обычный смертный мог стать отцом богини.

— Это Гильда, — сказал он, кивая. — Не я выбирал имя. Но моей жене оно нравилось, и позже я осознал, что это был мудрый выбор. Сегодня нам требуется больше Гильд и меньше Кассандр.

Вот так, подумал Блэкмор. Нептун и Венера, а теперь — Кассандра. Кассандра, кающаяся пророчица, плачущая на берегах Трои, потому что пески быстро иссякали, и никто не знал, что с этим делать. Блэкмор всегда чувствовал, что Кассандру не столько не замечали, сколько использовали как оправдание инертности и дичайшего гедонизма. Да, Гильда — имя определенно больше подходило девушке. Что хорошего в предсказании катастрофы, если все становятся беспомощными при столкновении с ней?