Александр Бушков - Самый далекий берег

– Потому что существует длиннейший и обширнейший список ограничений и оговорок, который даже я со своей склонностью к гусарству и пренебрежению регламентами нарушать не берусь… Это как-никак время, Степаныч. Давным-давно прошедшее, и прошедшее именно так, а не иначе.

– Да я понимаю! – быстро сказал Кирьянов. – Хроноклазм…

Стрекалов поморщился:

– Грамотные все, книжек начитались… Но в принципе все верно. Хроноклазмы, а как же. Куда от них денешься, родимых. А посему, как легко догадаться, осторожность возведена даже не в куб, а в культ. Чтобы чего-нибудь ненароком не покорежить . Я, конечно, говорю не о пресловутом «парадоксе убиенного дедушки» – тут все сложнее. В случае серьезного нарушения уже однажды бывшего последующая линия времени искажениям не подвергается. Грубо говоря, можешь не только своего дедушку завалить, но и перестрелять полгорода с ним за компанию… Вкупе с дюжиной самых что ни на есть исторических личностей – Наполеона со всем его генеральным штабом, Ивана Грозного с боярской думой…

– Развилка, а? – сказал Кирьянов завороженно.

– Неплохо для дилетанта, – благосклонно кивнул Стрекалов. – Именно, обер-поручик. На «точке вмешательства» возникнет развилка, и может этих развилок образоваться столько, что целая академия не сочтет. Но именно здесь и таится философский препон. Галактическое моралитэ. В этой новообразованной развилке может пролиться столько крови и совершиться столько непотребств… Следует простой, ясный и логичный вывод, продиктованный галактической моралью и гуманизмом: ввиду непредсказуемости последствий следует категорически избегать действий, приводящих к образованию развилок. С нарушителя, конечно, кожу живьем не сдерут и даже на пятнадцать суток не посадят, но наказание, по галактическим меркам, будет нешуточное – на всю оставшуюся жизнь отлучат от Структуры… Потому что, пока набрались опыта и обучились на прецедентах, печальных примеров успели навидаться…

– Я, кажется, понимаю… – сказал Кирьянов.

– Хочется верить… – кивнул Стрекалов. – Словом, отсюда и ограничения. Ничего страшного не произойдет, если мы все втроем прогуляемся по московским улицам в день коронации последнего императора – там будет столько народу, что возможности создания развилки сведены практически к нулю. Конечно, если мы ограничимся тем, что будем лишь смотреть и слушать, а не полоснем по кортежу его величества боевым лазером… Черт, да мы даже в нынешнем своем виде смогли бы прогуляться по Бородинскому полю, под Ватерлоо или даже на Курской дуге. Там кипела такая мясорубка, что никто чисто физически не смог бы отвлекаться на нас. А если кто и увидел бы, ему потом все равно не поверят, решат, что у человека крыша поехала…

– Антоша, хватит, – нетерпеливо поерзал Мухомор. – Он и так уяснил, не вчера родился… Парень ответственный. Поехали к Иринарховичу, а? Он рад будет…

– Да уговорил, ладно, – махнул рукой Стрекалов. – Танюша, да… Только на пару часов, не более. Мало ли…

– Как хочешь, хозяин – барин! – замахал руками Мухомор. – Боже упаси, я не банкую! Спасибочки, милостивец, а уж мы тебе потом из Галактики привезем какую-нибудь такую бутылочку, что в паек, безусловно, не входит… С аристократического стола.

– Вы доберитесь раньше до аристократического стола, – хмуро сказал Стрекалов.

– Доберемся, – уверенно протянул Мухомор. – Мудрено не добраться, если в Галактике, согласись, ни вертухаев, ни шмонов, ни запреток. А пока – к Иринарховичу! Слышь, изобретатель, верти свою машину, как сказали бы в той киношке. А ну, шофер, крути-верти свою баранку…

– Подождешь, – сказал Стрекалов серьезно. – Браслетик надень пока. И ты тоже, Степаныч. Уж если нарушать правила, то с минимальными отклонениями от инструкции…

Кирьянов взял просунутый браслет – по цвету похожий на золото, но по весу легче пластмассы, состоявший из одинаковых прямоугольников толщиной с костяшку домино. Пока он натягивал его на запястье, прямоугольники разошлись, будто на невидимых резиночках, но, оказавшись на левой руке, браслет мгновенно превратился в монолит (Кирьянов это обнаружил сразу же, когда попытался передвинуть повыше).

– Штука несложная, но необходимая – автореверс, – сказал искоса наблюдавший за ним Стрекалов. – Поставлю таймер на три часа…

– Антоха, ну мало! – умоляюще воззвал Мухомор. – Пока баньку натопят, и вообще…

– Ладно, на четыре, не ной… В общем, через четыре часа тебя, Костенька, автоматически выдернет в настоящее, да и нас тоже… А то пытались взбрыкнуть… некоторые. – Он с намеком посмотрел на Мухомора.

– Антоха, я ведь покаялся и признал все допущенные ошибки, – недовольно сказал тот. – Чего ж глаза колоть при посторонних?

Стрекалов преспокойно продолжал:

– А то случилось однажды у нашего Мишани неодолимое желание остаться в прошлом. Конкретнее, во временах государя императора Александра Второго Освободителя. Подумал, дитя природы, что если там нет ни дактилоскопии, ни телексов, ни компьютерных картотек уголовного элемента, то там он будет кум королю. Рокамболь местного розлива. Мне же и вытаскивать пришлось. Хорошо еще, обошлось не только без развилок, но и без огласки…

– Антоша! Все осознал!

– Ты браслетик-то натяни… Вот так… Оно спокойнее будет.

– Да кто ж знал, что там, по большому счету, такая скука… – покаянно сознался Мухомор. – Ни тебе телевизоров, ни киношки, вместо такси лошадь везет и тут же, зараза, на мостовую серет… Сортира путного не найдешь, разве что кабаки хороши, да городовые, суки, в струнку тянутся, если одет барином… Ну прав ты, Антоша, кругом прав – человек должен жить в своем времени, в других ему неуютственно…

– Рад, что осознал наконец… Ладно, посиди тихо, не мешай.

Стрекалов вновь вызвал из небытия светящийся призрак пульта и легкими касаниями пальцев принялся с ним манипулировать, бормоча под нос:

– Учитывая, Степаныч, что все автоматизировано и компьютеризовано до предела, трудиться особо и не придется. Временные координаты, пространственные… Только не спрашивай, отчего так получается, что мы из космоса прыгаем в аккурат на земную орбиту, я и сам не все понимаю, поскольку нет такой необходимости… Ну вот и все, пожалуй. Пройдемте, граждане…

Он тронул очередной розовый символ – и вместо одной из стен возникло огромное окно в соседнее помещение: невысокое, куполообразное, где под потолком сверкало несколько рядов маленьких блестящих полушарий, а на полу нарисована знакомая «мишень», только на сей раз черная.

Рядом с окном обнаружилась обыкновеннейшая дверь.

– Пройдемте, граждане, – повторил Стрекалов, прихватывая из шкафчика другую бутылку коньяка, непочатую. – Чего кота за хвост тянуть?