Михаил Успенский - Райская машина

Но хотя бы свидетельствовать не заставили! Всё по-русски: «Ты сперва добра молодца накорми, напои да спать уложи, а уж потом расспрашивай…»

Как я привык к тишине в Доме Лося! Музыка, ясно, не в счёт. Если это музыка. Она тоже одна из форм тишины.

Ночью за окном раздавались то пьяные песни, то даже далёкие выстрелы, то визг потревоженной автомобильной сигнализации. Всё было как раньше. Павлодары оставались островком относительной стабильности в изменившемся мире.

Семья Звонарёвых-Трегубовых тоже была стабильной, хоть и не слишком традиционной – если иметь в виду царящий в ней матриархат. Ибо пресловутый Арефа, всё-таки выползший из кладовки, оказался вовсе не мужем, но дедом Арины Геннадьевны, и было ему лет двести…

Условно-досрочный Борюшка словно бы не видел знаков внимания, которые оказывала Киджане супруга. Он как-то незаметно напился и отвалился. Сёстры Анжела и Кристина (для полного комплекта не хватало ещё Снежаны) интересовались: правда ли, что на Биг Тьюб возвращается утраченная было девственность, и после моего великодушно утвердительного ответа огорчились: это что же получается, по новой целку ломать? Бабушка обозвала их похабницами и кобылищами, которым давно пора спать. Пацанов занимали главным образом тактико-технические данные химэйского оружия, но и ассегай они уважили…

Я безуспешно пытался составить сколько-нибудь связную картину наступившей действительности из всего услышанного от людей и от телевизора. Тот, показалось мне, совершенно самостоятельно и произвольно перескакивал с канала на канал, хотя и без того сосредоточиться было нелегко.

Ведь не спросишь же в лоб у незнакомых людей: что такое этот самый Химэй, он же Простор, он же Большая Труба? Какие могут быть вопросы, если я – Достигший, который там побывал, но пожертвовал собой и вернулся, чтобы свидетельствовать. Вернее, Свидетельствовать. Вот так, с большой буквы.

С одной стороны, я человек безусловно уважаемый и почитаемый. Такому многое прощается, потому что он тоскует и убивается о потерянном. «Восплакался Адамий: раю мий, раю!» – как пели бандуристы времён Тараса Бульбы.

С другой – любые расспросы на предмет Химэя рано или поздно меня разоблачат. Причём неважно – я ли буду расспрашивать, меня ли будут… А потом того… успешно оптимизируют! Хотя пролезла же «Илиада» за милую душу! Но то ведь было невежественное студенчество, и за время моего отсутствия оно, мнится, стало ещё невежественней…

Химэй, понял я, далеко. Где-то там. Рядышком с Истиной. «Так далеко, так далеко, что не доехать…» Бардовская песня про Тегуантепек, стихи Семёна Кирсанова. В оригинале, правда, «трудно доехать», но народ – лучший редактор… Так безнадёжней, по-русски… И все туда стремятся. И существует строгая очерёдность – лайн. Со многими уровнями, разобраться в которых мне пока что не по силам. Лялька Фамусова потому и сука, что опередила честных тружеников Звонарёвых в этой очереди…

А что такое «народопотоки»? Что такое «точка транссёрфинга»? Помнится, было такое шарлатанское учение… Или уже не шарлатанское? И почему племя Киджаны привезено было из саванны в сибирскую даль?

И, наконец, почему стариков ненавидят и бьют?! Это что – государственная политика или живое творчество масс?

Куда я попал?

Мне нужна газета. Нормальная газета, на худой конец – «Известия», лучше подшивка, а уж по текстам я как-нибудь восстановлю и контекст…

Только не выписывают мои любезные хозяева газет, поскольку хватает туалетной бумаги… Не дефицит, слава богу.

Тогда встать хоть умыться, пока никто не поднялся… Ну и рожа! Чистый Чарли Мэнсон, если кто помнит. Ух ты – полотенца гостям выделили особо! Надо же – и портянки мои постирали! Зато унитаз весь обмотан скотчем, чтобы не развалился. То ли тишайший Борюшка до отсидки буянил, то ли Пана резко присела…

Кое-как помывшись под еле тёплым душем, я прошлёпал из совмещённого санузла обратно в комнату, отведённую нам с Киджаной. Уму непостижимо, как хозяева уместились на оставшейся жилплощади! Неудобно стеснять людей, вот посвидетельствую – и… куда?

Телефон. Нужен телефон. Обыкновенный, который не фотографирует, не играет музыку и не оказывает психотерапевтического действия. Ага, вот и он…

Но кому звонить в такую рань? Кто меня ждёт? Кто мне обрадуется?

Нет таких… И записной книжки нет, а немногочисленные номера я забыл за ненадобностью… Это ведь не династия Великих Моголов…

Со стенаниями одевшись (рука ещё побаливала), я снова перешагнул через Киджану, спавшего почему-то прямо на голом полу, и босиком вышел в люди.

Оказалось, что Арина Геннадьевна уже вовсю хлопочет на кухне, а дед её Арефа сидит за кухонным столом, размышляя над стопочкой – вероятно, о смысле прихода Дарумы с Запада…

– Лёнечка! – обрадовалась бабушка Звонарёва. – Растолкуй хоть ты старому пню, что Химэй взаправду!

– Да я уж теперь и сам не знаю, – честно ответил я.

– Вот поправься – и вспомнишь…

От поправки я отказался.

– Хрен он что вспомнит, – угадал дед Арефа. – Обман народа!

– За что терплю! – бабушка всплеснула руками. – Давно бы уже бегали по бережку морскому, кости грели… Добрые люди-то своих стариков с почётом провожают, свободную площадь иностранцам за валюту сдают…

– Каким иностранцам? Сикхам, что ли? – спросил я. Ну да, Денница ведь тоже собирался возить иностранцев на «Герцогине»…

– Никаким сикхам! – обиделась старушка. – В казармах пусть мёрзнут, черти окаянные. Нет, настоящим иностранцам, с деньгами… Или ты из первой партии, что ничего не знаешь?

– Конечно, из первой! – обрадовался я нежданной причине своего неведения. – Откуда мне знать, что здесь у вас творится?

– Так у нас в Крайске ведь крупнейший в мире узел эвакуации! – гордо сказала Арина Геннадьевна. – Эшелонами можно людей отправлять на Простор! Вот когда гидростанции пригодились! Не зря, выходит, тайгу затопляли, народ с места сгоняли… Не зря я костехондроз на бетоне наживала! Всё для людей, всё для людей!

– Обман народа! – повторял дед Арефа. – А электричество твоё китаёзам продают. Без проводов: провода-то потырили и сдали!

– Молчи! Кабы не твоё упрямство, мы бы уже на месте освоились и Пану с Борюшкой поджидали… А потом бы уж и внучки к нам приложились… И вот, Лёнечка, – у нас на Павлодарах таких, как дед, – каждый второй! Не хотят в Химэй! Не надо имя неограниченного срока существования!

Ага! Вот оно что! Посулил ты нам светлую вечную жизнь после этой – короткой и страшной…

– Желаю дома помереть, – сказал дед Арефа и предложил мне стопочку столь молодецким жестом, что я не посмел отказаться. – Чтобы на тот свет через честную могилку…