Ника Батхен - Поденки [СИ]

Два создания сплелись лапками и начали очищать друг другу испачканные тела и липкие крылышки. Избавившись от остатков кокона, они вместе подползли к дальнему краю площадки и бросились вниз с обрыва, чтобы спустя мгновение воспарить. Огромные стрекозы — зеленые с золотым отливом стройные тела, прозрачные и трепещущие голубоватые крылья, небольшие головы и глаза цвета лазури. Создания парили в вечернем небе легко и бесшумно, выделывая изящные пируэты, то касаясь друг друга тонкими, гибкими сочленениями, то бросаясь прочь, чтобы снова встретиться в воздухе. Солнечный свет пронизывал их крылья, приглушая собственное свечение, казалось, стрекозы состоят из живого огня. Ничего красивее Таня не видела и даже вообразить себе не могла.

Новая пара взмахнула крыльями, потом ещё и ещё — одни за другими по двое стрекозы падали в пропасть, чтобы подняться в небо и начать свой воздушный балет. Наконец на площадке, среди грязи и слизи осталось последнее создание — Таня вспомнила, что одна из гусениц сорвалась и упала. Бедняге не нашлось пары. Гигантское насекомое беспомощно ползало по площадке, ощупывало грязный снег, и его тоска шла таким диссонансом с волнами счастья, что девушка не выдержала. Бросившись вперед, Таня стала чистить беднягу горстями снега, сдирать обрывки слипшихся нитей с тела, расправлять прозрачный хитин. Девушка вскарабкалась на спину, цепляясь за чешую, чтобы снять клочья слизи с головы стрекозы — и не успела спрыгнуть, когда та полетела.

Секунда головокружительного падения стоила Тане первой пряди седых волос. Но крылья распахнулись, затвердевая на холодном ветру, и стрекоза поднялась ввысь, туда, где в безоблачной синеве кружили её собратья. Таня заплакала от радости. Небо наконец-то оказалось совсем рядом. Ей случалось летать и много, но ни катер, ни ракета ни космос не шли ни в какое сравнение с купанием в облаках, возможностью поймать лицом ветер, ощутить абсолютную свободу. Её стрекоза парила, то, опускаясь, то взмывая к самому солнцу. Тане казалось, что, упав, она опустится вниз легко, как перышко или снежинка и останется в безопасности. Обострились все чувства — каждый вдох, каждый запах, каждый шорох трепещущих крыльев стали четкими и прозрачными.

Авалон с высоты стрекозиного полета распростерся огромным ковром и под снегом мириадами маленьких горячих сердечек, сжатых почек, твердых как кулачки бутонов, билась жизнь, готовая рвануться навстречу солнцу, как только растает снег. Даже если в следующую минуту её хрупкое человеческое тело разобьётся о камни, ради этого мига стоило жить.

Таня парила в медленно темнеющем воздухе, думая, что ничего прекрасней она уже не увидит. И ошибалась. Сияющий рой снова распался на пары и стрекозы стали танцевать друг для друга. Их чувства передавались и девушке — радость обретения единственно возможного существа, для которого стоило подниматься в воздух, восторг безмолвного понимания, восхищение красотой. «Если бы бог и существовал, так должно быть он встречал бы своих праведников в раю — согревая в милосердных ладонях» — подумала Таня — и чуть не упала со спины «лошади». Тело девушки содрогнулось, её хлестнуло обжигающим духом животной страсти — пара стрекоз, трепеща и сияя крыльями зависла в пространстве, грациозные тела сомкнулись в брачное кольцо. Это был свадебный полет — спустя минуты соединились и все остальные пары.

Одуряющий запах жасмина, магнолии и ещё каких-то сладких цветов мгновенно пропитал воздух. Тане стоило огромных усилий удерживаться, цепляясь то за закрылки, то за спинные чешуйки своей стрекозы. «А если бы Мацумото всё-таки прилетел сегодня?» — подумала она вдруг, хихикнула и покраснела — организм девушки заявил, что телепатические способности гусениц перехеривают обратимую стерилизацию земных медиков. Таня попробовала восстановить контроль над телом и успокоить дыхание, вскоре ей это удалось.

Чем темней становилась ночь, тем слабей ощущалась страсть, сменяясь покоем, нежным блаженством. Когда бледный серпик Гвиневры показался на небосклоне, брачные кольца начали распадаться. Стрекозы снова собрались в стаю и огромным светящимся роем полетели на восток, к побережью. Они держались попарно, словно беседуя. Таня готова была поклясться, что воздушные создания пересказывают друг другу прежнюю жизнь, но точно интерпретировать волны эмоций мог разве что опытный телепат. Холодный, свежий, пахнущий весной воздух навевал дрёму, Таня начала клевать носом. Она забеспокоилась, что во сне свалится с высоты и разобьётся. К тому же неизвестно, как долго продлится полет, где стрекозы остановятся отдохнуть и подкормиться, и как именно она сможет потом добраться до лагеря. Полет замедлился, девушке показалось, будто гусеницы начали уставать, но их крылья двигались всё так же размеренно, ритм полета складывался в мелодию.

«…У них было всего одно лето» — пробормотала Таня и очнулась лицом в снегу. Она всё же упала — или стрекоза ссадила её. Горизонт уже начал светлеть, ночь подходила к концу. Таня лежала на бугристой хмурой скале над самым берегом моря. Волны с шумом бились о берег, вода словно кипела. Стрекозы парили над морем, собравшись в сияющий хоровод. Таня пошарила по карманам. По счастью шарик комма не вылетел и не потерялся. Она крутнула его — сигнал работал. Ура! Во избежание инцидентов и объяснений девушка вызвала мудрую Хаву, в двух словах объяснила ей ситуацию и попросила прислать за ней катер со вторым наблюдающим, благо координаты комма должны определиться. Аватар Мацумото был темным — японец скорей всего спал. Таня глубоко вздохнула — завтра. Завтра они увидятся. Поудобней устроившись на камнях, девушка продолжила наблюдение.

С первым лучом рассвета брюшки десятка стрекоз разом напряглись, выбрасывая в воздух парящие, светящиеся золотом шары размером с большой арбуз. Остальные окружили их, сильно махая крыльями. Рой разделился на три разнонаправлено движущихся кольца — внешние поддерживали движение воздуха, внутренние метали летающую «икру», шары, колыхаясь, парили в центре. Несколько более темных упало в море, вода взметнулась навстречу, и Таня поняла, что неродившихся детенышей ожидают морские хищники. Одну икринку ветром снесло к скале, девушке удалось перехватить её и рассмотреть ближе. Теплый запах корицы, упругая, бархатистая на ощупь оболочка, легкость — словно шарик был надут гелием. А внутри, нежно свернувшись, словно младенец в утробе матери, сладко дремал остроухий сильф с золотистой шерсткой на круглой голове. Выходит, это всё одна кровь? Четыре стадии, как у земных стрекоз — яйцо, личинка, нимфа и взрослое насекомое. И сильфы — это детеныши, головастики, глупые малыши. Ну и новость!