Елена Асеева - По ту сторону Солнца [СИ] [книги 1 и 2]

— Едим, голубчик, — умягченно отозвался стоящий впереди негуснегести, и слегка ступив вправо, открыл перед ссасуа видимость переднего плана помещения, скорей всего, являющегося кабинкой, хоть и значимо вместительной.

— Передняя панель открыть обозрение, — миг спустя проронил Арун Гиридхари также по перундьаговски, и тотчас перламутровая стена неспешно поползла вверх, входя в поверхность потолка, высвобождая хоть и небольшое, но ощутимое для наблюдения пространство.

Освободившая видимость стена на первый взгляд убрала все преграды, отчего Камалу Джаганатху почудилось теперь между ним и раскинувшейся внизу местностью более нет преград, и стоит сделать шаг, как он вывалится из этой кабинки. Оно как догадка его по поводу движения вверх оказалось правильной. И эта огромная в диаметре цилиндрическая секция уносилась вверх, действуя сейчас на вроде лифта. Однако поднимаясь вертикально ввысь не внутри шахты, а двигаясь в соприкосновение с двумя плоскими металлическими конструкциями, медленно свершая возле них круговое движение, устремляясь вверх от самой поверхности планеты.

Кажущееся отсутствие какой-либо преграды вновь вызвали в юном авгуре позабытый страх высоты, и, он торопливо шагнул назад, да, прижавшись к стоящему рабу спиной, тягостно передернул плечами.

— Не нужно волноваться, голубчик, — немедля проронил Арун Гиридхари, оборачиваясь и взглядом оценивая состояние собственного ссасуа, да вскинув в направления его головы руку, скинул с нее капюшон. — На самом деле клеть купы имеет две стенки, первую прозрачную, и вторую непроницаемую. Касаемо страха, — теперь он прервался и перешел на велесвановский язык, видимо, чтобы стоящие перундьаговцы его не поняли. — Ты помнишь, как я тебя учил. Страх токмо отжившая слабость твоего диэнцефалона, понеже отдав в его правление собственное сознание, ты научишь его измерять все новыми критериями. Ежели хочешь, подойди ближе к стене клети.

Негуснегести слегка качнул головой и сам, шагнув вперед, одновременно, вскинув вверх руку, оперся о прозрачную стену кабинки. Стена зримо для глаз юного авгура пошла малой зябью, или просто от соприкосновения с ладонью Аруна Гиридхари стала видима. Впрочем, узрев ее и вспомнив о способностях своего диэнцефалона, Камал Джаганатх, не мешкая, глубоко вздохнул через ноздри, и, сделав несколько широких шагов вперед, остановился подле негуснегести, прислонив к стенке клети обе ладони и в соприкосновение ощутив легкую вибрацию.

— Тебе, голубчик, все еще тяжело вздохнуть через рот? — услышав несколько шумное дыхание ссасуа, вопросил Арун Гиридхари, опуская голову и обозревая его лицо.

— Легче дышится через насик, ассаруа, — ответил единым выдохом через ноздри Камал Джаганатх по-велесвановски и тотчас глубоко вогнал воздух в себя ртом.

Негуснегести переместил руку с поверхности кабины, и, огладив ноздри юного авгура, прошелся большим пальцем и по краям рта, с плохо прикрытой тревогой отметив:

— Не говори поколь по-велесвановски, голубчик. Дыши как удобно, по-видимому, твоему диэнцефалону нужно больше времени абы приладиться к сей среде.

Сама клеть, как ее назвал негуснегести, неслась ввысь, свершая дополнительно неторопливые круговые движения возле двух металлических балок, только плоских, так что сами их переливающиеся голубоватым светом поверхности, иногда показывались перед глазами Камала Джаганатха. Эти балки составляли с сотней подобных других какую-то мощную конструкцию, ибо порой мелькали много более толстые, круглого сечения трубы пролегающие горизонтально меж ними. Были зримы и движущиеся между такими купами клети, по большей частью переливающиеся желтоватым светом, словно отражаемым от лучей звезд. Внизу же на планете остался и вовсе огромный металлический комплекс в виде перехваченных промеж собой узких рамок, в которых блистали зеркальностью глади голубоватых полос, куда купы и врезались.

Сами купы уходили вертикально вверх, унося перевозимых в себе на небосвод, так что вскоре стали появляться густые пары атмосферы, здесь на планете Садхана, сияющие голубоватой мельчайшей изморозью. Небосвод и впрямь оказался серого цвета, вроде его затянули предгрозовые тучи. Только это все же не были тучи, просто сам цвет его имел серый оттенок с едва желто-розовыми полосами, особенно в местах стыка с лучами звезд. Тара и Лакшми располагались на небесном куполе на одном уровне, будто двигались синхронно, их белые диски были охвачены ярко желтым ореолом сияния распространяемого не вниз, а вдоль кругозора наблюдения, создавая нечто в виде протяженного пояса.

Более пяти мелких свинцово-серых круглых пятнышка, пролегли по одной линии, от более крупной звезды Тары (в четверть в диаметре превышающей Лакшми) теряясь в самом небосводе, вероятно, так проступали спутники или соседние планеты. Сейчас яркость звезд не обжигала глаза Камала Джаганатха, потому он смог рассмотреть и сам серый небосвод планеты, и находящуюся внизу местность, лишенную привычной зелени, и в основном имеющей высокие постройки из белого и прозрачного материала, переливающегося пепельным цветом. Обозревая наблюдаемое пространство, Камал Джаганатх отметил для себя, что, несмотря на серость неба сияние звезд, как и сами краски на Садхане, очень яркие, а едва брезжащая синь, словно стоящего тумана и вовсе делала отдельные тона насыщенными, и если бы не стена кабинки, режущими для глаз.

— Это стольный град планеты Садханы, Церес, — пояснил Арун Гиридхари, после минутной паузы, когда за стенками клети появились и вовсе кучные белые пары атмосферы, частью сокрывшие наблюдаемое внизу. — Не только на планете, но и над ней. Обаче наверху находится гостевой ансамбль системы Церес, называемый Атиши.

Внезапно выскочив из плотных белых паров облаков прихваченных голубоватой мельчайшей изморозью, появилось, враз набухнув, выпуклое огромное кольцо с волокнистой внутри структурой широких полос от бледно-зеленого до почти синего с алыми огнями. Поверх которых, проступив, вспыхнула надпись «десятое летоисчисление от мараны Ананта Брхата-патр лето три тысячи девятьсот двадцатое». Камал Джаганатх также резко, как надпись появилась, ее прочитав вслух, вопросил у негуснегести:

— Ассаруа, что обозначает сие летоисчисление, и почему лето три тысячи девятьсот двадцатое? Ведь должен быть семь тысяч восемьсот сорок первый колоход?

— Что, голубчик? — вопросил Арун Гиридхари, и в выдохнутом звуке ощутимо для юного авгура промелькнуло удивление.

А надпись летоисчисления мгновенно пропав также степенно стала поглощать и само зелено-синее, выпуклое кольцо, едва начертав точно напоследок рекламную афишу, кою вновь вслух процитировал юный авгур: