Елена Асеева - По ту сторону Солнца [СИ] [книги 1 и 2]

— Ури, — позвал юный авгур старшего халупника, когда тот властно указав подчиненному убраться в беседке и покинуть сад, направился торопливо на зов. — Все хотел тебя спросить. Ты видел халупника, которого мне привез дайме асгауцев?

— Видел, нубхаве Камал Джаганатх, — проронил Ури, останавливаясь позади ссасуа в нескольких шагах, так как очень боялся кусачие аханы. — Его забрал нубхаве Сапан. Он всегда забирает халупников, абы обучить языку и традициям. Тем паче, сие будет твой халупник. Халупник самого авгура, Камала Джаганатха, поелику нуждается в особом обучении.

Ссауа, услышав старшего халупника, улыбнулся. Он уже привык к тому, что его почитали на уровне обожания. И не только Арун Гиридхари выделял его среди всей расы, но и сами велесвановцы благоговейно относились, окружая (стоило, ему среди них появится) особой заботой, теплотой. Что и говорить тогда об халупниках и рабах, для каковых Камал Джаганатх был не кем иным как маленьким идолом. Юному авгуру, что скрывать, очень льстило такое почтение, забота, обожание, словно льющийся елей смягчающий дотоль не признанную в нем даровитость солнечниками.

Вот и сейчас он демонстративно обрадовался прозвучавшему из уст Ури, и, повернув голову с теплотой оглядел его с головы до ног. Лишь на миг, задерживаясь взглядом на его выпирающей грудине (плавно соединяющейся с не менее покатой, и, сходящей в угловатом позвоночном столбе, спине) к которой были прижаты все четыре руки. Внезапно услышав возле переваривающего куски мяса Гиле громкий щелк, и острую боль на трех пальцах поглаживающих его поверхность. Интуитивно Камал Джаганатх дернул руку в сторону, ощутив, как прямо-таки выдрал из сомкнувшихся створок соседнего листа пальцы.

— А! — громко заорал, дотоль неподвижно стоявший, Ури и в прыжке развернувшись, быстро поскакал в сторону двери ведущей в половину негуснегести. — Беда! Беда нубхаве Арун Гиридхари! Нубхаве Камалу Джаганатху ахан откусил перста, — докричал старший халупник, в пять прыжков достигнув двери и чуть было головой не пробив в ней брешь. Благо створка успела во время открыться, а Ури исчез в коридоре, все еще оглашая криками половину негуснегести.

Камал Джаганатх надрывно вздыбил ноздри не столько от боли, сколько от громкости криков халупника, не мешкая, вскинув вверх левую руку. И оглядел пальцы, успокоено выдыхая, ибо сами перста не пострадали, с них всего только был сорван верхний слой кожи, и чуть струилась голубо-зеленая кровь. А Гиле, между тем словно осознав, что его кормильца покалечили, стремительно дернулся вверх и вправо, и достаточно яростно боднул обидчика в нижнюю створку, синхронно, щелкнув створками. От резкого и неожиданного бодания соседний ахан тягостно качнулся на ветке и также торопливо отклонился в бок, понимая неравность сил, оно как был вдвое меньше Гиле.

— Т-с, — беспокойно дыхнул Камал Джаганатх и правыми, здоровыми перстами огладил поверхность своего ахана, предупреждая его очередные попытки нападения. — Тише, Гиле, — дополнил он, вкладывая в тембр голоса всю заботу.

И ахан несильно вздрогнув, сомкнул обе створки, напоследок пустив из своих внутренностей, где все еще находилось не переваренное мясо, зеленую пузырчатую жидкость.

— Голубчик, что случилось? — внезапно раздался позади голос Аруна Гиридхари, и юный авгур только сейчас отметил собственным диэнцефалоном, как едва слышно отворилась, а потом закрылась створка в половину негуснегести.

— Все благополучно, ассаруа, — торопливо отозвался ссасуа, разворачиваясь и пряча поврежденную руку за спиной. — Я так рад тебя видеть, ассаруа. Вже стосковался по тебе, — с нежностью добавил он, не отводя взора от стольдорогого ему лица негуснегести.

— Я также, мой поразительный абхиджату, стосковался, — проронил Арун Гиридхари, медленной поступью шагая к ссасуа. — Что случилось, голубчик? — вновь повторил негуснегести, слегка вздев вверх правую руку, и тем, указывая не таится.

— Царапины, ассаруа, не более того. Ури просто слишком громко кричит, — оправдываясь, молвил Камал Джаганатх, одновременно, вытирая об материю голубо-золотистого паталуна пальцы, стараясь избавиться от ставшей многажды более вязкой крови.

— Я же просил голубчик, — достаточно ровно отметил Арун Гиридхари, все еще удерживая вытянутой руку, таким жестом требуя показать поврежденные пальцы. — Не кормить аханы канвы, понеже они могут покалечить тебя. Ты меня будто не слышишь, — теперь в изданном звуке прозвучало огорчение.

За чувства в велесвановском языке зачастую отвечала тональность звука. И ноне довольно низко прозвучавшее явствовало, что негуснегести открыто расстроен непослушанием собственного ссасуа.

— Это не мой ахана на меня напал, ассаруа, — протянул Камал Джаганатх. Он, несмотря на юность, к которой относились взрослые велесвановцы снисходительно, старался не расстраивать негуснегести, оно как очень его любил и был от него зависим. — Соседний. Ты бы видел, ассаруа, как Гиле за меня вступился. Глянь он даже покалечил обидчика, — досказал юный авгур и обернувшись мотнул здоровой рукой в сторону побитого ахана, у которого с поверхности нижней створки сочилась черная густая жидкость, каплями опадающая вниз на растущие на почве растения.

Арун Гиридхари уже достигнув ссасуа, едва только взглянул на указываемый ахана и тотчас перехватив поврежденную руку, мягко огладил пальцы, смахивая оттуда вязкую кровь.

— Не надобно называть ахану величанием халупников, голубчик, — проронил он, теперь пройдясь подушечкой большого пальца по тыльной стороне ладони ссасуа, проверяя ее на реакции. — И днесь сии повреждения совсем некстати. Я не могу обратиться за помощью к лекарям перундьаговцам, — дополнил негуснегести удрученно.

Камал Джаганатх уловив эту сокрушенность, и сам пробежался взглядом по пальцам, понимая, что кожа с них содрана прилично сильно, отчего зримо выступила коричневатая плоть, чуть слышно с виной в голосе проронив:

— Прости, ассаруа, не хотел тебя побеспокоить. Но ежели перста обернуть тесьмой, они заживут вскоре. И не нужно будет прибегать к помощи перундьаговских лекарей. Ты, уезжал из Вукосавки? — задал он вопрос, дабы перевести тему, и не тревожить негуснегести.

— Да, голубчик, — мягко протянул Арун Гиридхари, вновь огладив поврежденные пальцы и выпуская их из хватки. — Ездил в слободу Госпаву к Юджешу, абы обговорить его действия, по случаю моего отлета.

— Ты улетаешь, ассаруа? — испуганно вопросил юный авгур и так как негуснегести развернувшись, направился к беседке, быстро шагнул вслед за ним.

— Мы, голубчик, улетаем. Ты и я, — пояснительно откликнулся Арун Гиридхари, и, вздев правую руку, слегка провел по вытянутым пальцам подушечкой большого, произведя чуть слышимый щелчок, схожий со стрекотом земного сверчка.