Рэй Брэдбери - Марсианские хроники. Полное издание

– Это хорошо.

– Черта с два хорошо! – заорал Филд. – Это великолепно! Прочтите еще раз, сядьте и прочтите еще раз, черт вас побери!

Так оно и шло, день за днем, по десять часов кряду.

На полу росла груда желтоватой исписанной бумаги – за неделю она стала огромной, за две недели неправдоподобной, к концу месяца совершенно немыслимой.

– Вы только послушайте! – кричал старик Филд и читал вслух. – А это?! – говорил он. – А вот еще глава, Боултон, а вот повесть, она только что передана, называется «Космическая война», целая повесть о том, каково это – воевать в космосе. Он говорил с разными людьми, расспрашивал солдат, офицеров, ветеранов Пространства. И обо всем написал. А вот еще глава, называется «Долгая полночь», а эта – о том, как негры заселили Марс, а вот очерк – портрет марсианина, ему просто цены нет!

Боултон откашлялся:

– Мистер Филд…

– После, после, не мешайте!

– Дурные новости, сэр.

Филд вскинул седую голову:

– Что такое? Что-нибудь с Элементом Времени?

– Передайте Вулфу, пускай поторопится, – мягко сказал Боултон. – Вероятно, на этой неделе связь с Прошлым оборвется.

– Я дам вам еще миллион долларов, только поддерживайте ее.

– Дело не в деньгах, мистер Филд. Сейчас все зависит от самой обыкновенной физики. Я сделаю все, что в моих силах. Но вы его предупредите на всякий случай.

Старик съежился в кресле, стал совсем крохотный.

– Неужели вы сейчас отнимете его у меня? Он так великолепно работает! Видели бы вы, какие эскизы он передал только час назад – рассказы, наброски. Вот, вот это – про космические течения, а это – о метеоритах. А вот начало повести под названием «Пушинка и пламя»…

– Что поделаешь…

– Но если мы сейчас его лишимся, может быть, вы сумеете доставить его сюда еще раз?

– Неумеренное вмешательство в Прошлое слишком опасно.

Старик будто окаменел.

– Тогда вот что. Устройте так, чтобы Вулф не тратил ни минуты на канитель с карандашом и бумагой, пускай печатает на машинке либо диктует, словом, позаботьтесь о какой-нибудь механизации. Непременно!

Аппарат стрекотал без устали – за полночь, и потом до рассвета, и весь день напролет. Старик Филд провел бессонную ночь; едва он смежит веки, как аппарат вновь оживает, – и он встрепенется, и снова космические просторы, и странствия, и необъятность бытия хлынут к нему, преображенные мыслью другого человека.

«…Бескрайние звездные луга космоса…»

Аппарат запнулся, дрогнул.

– Давай, Том! Покажи им!

Старик застыл в ожидании.

Зазвонил телефон.

Голос Боултона:

– Мы больше не можем поддерживать связь, мистер Филд. Еще минута – и контакт Времени сойдет на нет.

– Сделайте что-нибудь!

– Не могу.

Телетайп дрогнул. Словно заколдованный, похолодев от ужаса, старик следил, как складываются черные строчки:

«…марсианские города – изумительные, неправдоподобные, словно камни, снесенные с горных вершин какой-то стремительной, невероятной лавиной и застывшие наконец сверкающими россыпями…»

– Том! – вскрикнул старик.

– Все, – прозвучал в телефонной трубке голос Боултона.

Телетайп помедлил, отстучал еще слово и умолк.

– Том! – отчаянно закричал Филд.

Он стал трясти телетайп.

– Бесполезно, – сказал голос в трубку. – Он исчез. Я отключаю Машину Времени.

– Нет! Погодите!

– Но…

– Слышали, что я сказал? Погодите выключать! Может быть, он еще здесь.

– Его больше нет. Это бесполезно: энергия уходит впустую.

– Пускай уходит!

Филд швырнул трубку.

И повернулся к телетайпу, к незаконченной фразе.

– Ну же, Том, не могут они вот так от тебя отделаться, не поддавайся, мальчик, ну же, продолжай! Докажи им, Том, ты же молодчина, ты больше, чем Время и Пространство и все эти треклятые механизмы, у тебя такая силища, у тебя железная воля, Том, докажи им всем, не давай отправить тебя обратно!

Щелкнул клавиш телетайпа.

– Том, это ты?! – вне себя забормотал старик. – Ты еще можешь писать? Пиши, Том, не сдавайся, пока ты не опустил руки, тебя не могут отослать обратно, не могут!!!

«В», – стукнула машина.

– Еще, Том, еще!

«Дыхании», – отстучала она.

– Ну, ну?!

«Марса», – напечатала машина и остановилась. Короткая тишина. Щелчок. И машина начала сызнова, с новой строчки:

«В дыхании Марса ощущаешь запах корицы и холодных пряных ветров, тех ветров, что вздымают летучую пыль, и омывают нетленные кости, и приносят пыльцу давным-давно отцветших цветов…»

– Том, ты еще жив!

Вместо ответа аппарат еще десять часов кряду взрывался лихорадочными приступами и отстучал шесть глав «Бегства от демонов».

– Сегодня уже полтора месяца, Боултон, целых полтора месяца, как Том полетел на Марс и на астероиды. Смотрите, вот рукописи. Десять тысяч слов в день, он не дает себе передышки, не знаю, когда он спит, успевает ли поесть, да это мне все равно, и ему тоже, ему одно важно – дописать, он ведь знает, что время не ждет.

– Непостижимо! – сказал Боултон. – Наши реле не выдержали, энергия упала. Мы изготовили для главного канала новые реле, которые обеспечивают надежность Элемента Времени, но ведь на это ушло три дня – и все-таки Вулф продержался! Видно, это зависит еще и от его личности, тут действует что-то такое, чего мы не предусмотрели. Здесь, в нашем времени, Вулф живет – и, оказывается, Прошлому не так-то легко его вернуть. Время не так податливо, как мы думали. Мы пользовались неправильным сравнением. Это не резинка. Это больше похоже на диффузию – взаимопроникновение жидких слоев. Прошлое как бы просачивается в Настоящее… Но все равно придется отослать его назад, мы не можем оставить его здесь: в Прошлом образуется пустота, все сместится и спутается. В сущности, Вулфа сейчас удерживает у нас только одно – он сам, его страсть, его работа. Дописав книгу, он ускользнет из нашего Времени так же естественно, как выливается вода из стакана.

– Мне плевать, что, как и почему! – возразил Филд. – Я знаю одно: Том заканчивает свою книгу! У него все тот же талант, и вдохновение, и есть что-то еще, что-то новое, он ищет ценности, которые превыше Пространства и Времени. Он написал психологический этюд о женщине, которая остается на Земле, когда отважные космонавты устремляются в Неизвестность, это прекрасно написано, правдиво и тонко; Том назвал свой этюд «День ракеты», он описал всего лишь один день самой обыкновенной провинциалки: она живет у себя в доме, как жили ее прабабки, – ведет хозяйство, растит детей… невиданный расцвет науки, грохот космических ракет, а ее жизнь почти такая же, как была у женщин в каменном веке. Том правдиво, тщательно и проникновенно описал ее порывы и разочарования. Или вот еще рукопись, называется «Индейцы», тут он пишет о марсианах: они – индейцы космоса, их вытеснили и уничтожили, как в старину индейские племена чероков, ирокезов, черноногих. Выпейте, Боултон, выпейте!