Братья Стругацкие - К вопросу о циклотации [сборник, litres]

Морской ветер высекал огненные искры из его папирос, искры неслись над ночным каменистым пляжем и гасли где-то вдали. Мне так и запомнился этот занимательный разговор. Не громкий голос, шум набегающих волн, туманное хмурое небо, огоньки маяка вдали и оранжевые искры, летящие над пустынным пляжем…

Я слышал, как он приближался: сначала позади загрохотали камни (это он спускался с насыпи), потом донесся запах табачного дыма, потом он хрустнул гравием совсем рядом и, остановившись, пробормотал как бы про себя:

– Мир полон удивительных вещей!..

Это было не совсем обычно. Я ожидал чего-нибудь вроде: «Баллов семь, как вы думаете, а?», но все-таки решил не отвечать. Я уезжал утренним поездом – мой отпуск кончился, я вспоминал чудесные дни, проведенные здесь, на море, настроение было слегка лирическое, и разговаривать, тем более с незнакомым мужчиной, мне совсем не хотелось. Но он повторил:

– Мир полон удивительных вещей. – И затем затянулся, осыпав меня дождем искр.

Во всяком случае, такое замечание не требовало ответа, и я снова промолчал. Мы молчали так довольно долго, я делал вид, что не замечаю его, но он не уходил. Он докурил папиросу, закурил новую и даже присел на валун рядом со мной. Время от времени он принимался что-то бормотать, но рокот воды скрадывал слова, и я слышал только неразборчивое ворчание. Наконец он заявил громко:

– Нет, это уже слишком! Я должен это кому-нибудь рассказать! – И обратился прямо ко мне, впервые с момента своего появления: – Вы когда-нибудь бывали в Калистратове?

– Нет, – сказал я и добавил чисто из вежливости: – А что это такое?

– Город, – отвечал он, – это город. Так никогда там не бывали?

– Нет, – сказал я.

– Это, знаете, даже к лучшему, – заметил он. Я не возражал.

– Со мной только что случилась одна вещь, – растерянно сказал он, и я почувствовал, что, несмотря на его решительное заявление, он еще далеко не решился на полную и окончательную откровенность. Я вдруг почувствовал себя заинтригованным и притворно равнодушно проговорил:

– Вы совсем не обязаны рассказывать об этом первому встречному.

Мне показалось, что при одной только мысли, что ему придется что-то скрыть, он испугался. Во всяком случае, он замахал руками – кончик горящей папиросы принялся описывать замысловатые кривые:

– Что вы, что вы!.. Как же так – не обязан! Это зашло слишком далеко… Если бы вы только знали, как далеко это зашло!

«Любовная история», – уныло подумал я и ограничился нейтральным:

– Что вы говорите!

– Да! – с жаром воскликнул он. – Очень далеко! Но, знаете ли…

Он помолчал несколько секунд, словно не решаясь продолжить, потом сказал виноватым голосом:

– Знаете, я думаю, мне надо начать издалека… С самого начала. А то вы совсем не поверите…

Я представил, что мне угрожает, и совершенно искренне на этот раз возразил:

– Ну, стоит ли рассказывать о таких вещах незнакомому человеку? Я понимаю, вам тяжело, но…

– Да, да! – перебил он меня. – Вы правы, мне очень тяжело! Мне и раньше было нелегко чувствовать в себе такое, но раньше это, знаете ли, касалось только меня… Окружающие, знаете ли, страдали мало, но теперь… Это, в конце концов, может касаться даже вас!

«История с моралью», – моментально решил я. Это было ужасно. Но уйти я уже не мог: меня удерживал его жалобный голос.

– Это началось еще в детстве, – сказал он. – Я начал учиться играть на скрипке и разбил четыре стакана и блюдце.

– Как? Сразу? – спросил я, чтобы что-нибудь сказать. Его слова мгновенно напомнили один разговор в автобусе: «Вы представляете, вчера дворник бросал нам дрова и разбил люстру!»

– Нет, не сразу. В течение первого месяца обучения. Уже тогда мой учитель сказал, что в жизни не видел чего-либо подобного.

Я промолчал, но тоже подумал, что это должно было выглядеть довольно странно.

– Это известный физический закон, – пояснил он.

– Н-да, я, кажется, припоминаю, – промямлил я, тщетно пытаясь сообразить, причем тут физика.

– Явление резонанса. Каждое тело, знаете ли, обладает так называемыми собственными колебаниями. Если внешнее воздействие также представляет собой колебательный процесс и частота колебаний совпадет с частотой собственных колебаний тела, возникает резонанс. Тело начинает колебаться со всё большей амплитудой и наконец разваливается.

– Амплитуда, – произнес я. По-моему, это вышло довольно глупо, но он сразу же подхватил:

– Вот воинские части, проходя по мосту, специально сбивают шаг, идут не в ногу. И это, знаете ли, потому, что бывали случаи, когда вот таким образом разрушались мосты.

Я наконец вспомнил соответствующий анекдот из школьной физики, и мне стало несколько легче, а он уже рассказывал про стаканы. Оказывается, стаканы тоже имеют собственные колебания, и можно дробить их резонансом, если подобрать соответствующую частоту звука. Звук – это ведь тоже колебания, мне это как-то не приходило в голову уже много лет.

– Но главное, – продолжал мой новый знакомый, – главное, знаете ли, в том, что это очень редкое явление. На производстве резонанс – это реальная опасность: различные, знаете ли, вибрации, а в обыденной жизни, в хозяйстве – это редчайшая вещь.

Какой-то древний правовой кодекс, например, поражает исчерпывающим учетом всех случайностей. И там – это обычно приводится как анекдот – указывается компенсация, причитающаяся с владельца того петуха, который криком разбил кувшин, – владельцу кувшина.

– Действительно, анекдот, – согласился я.

– Да. А я вот своей, знаете ли, скрипкой за месяц разбил четыре стакана и блюдце, – закончил он горестно.

Мы помолчали. Я приводил в порядок мысли, пытаясь сообразить, какое всё это имеет отношение к любовной истории этого человека. Потом он сказал:

– Вот с этого и началось. Родители запретили мне заниматься музыкой. У папы был большой красивый сервиз севрского фарфора. Папа очень боялся за этот сервиз. Мама тоже была против… Но дело, знаете ли, не в этом… Это всё – семейное…

Я почувствовал, что он стыдливо заулыбался.

– Потом все мои знакомые отметили, что я нарушаю закон бутерброда.

– Странная фамилия, – сказал я глубокомысленно.

– Какая фамилия?.. Ах, закон… Нет, это не фамилия. Это просто… ну просто шутка, что ли. Знаете, есть поговорка: «Бутерброд всегда падает маслом вниз»? Вот отсюда и пошло «закон бутерброда», или его еще называют «четвертое правило термодинамики»: вероятность желаемого исхода всегда меньше половины.

– Половины чего? – спросил я, чтобы скрыть смятение, в которое меня повергло слово «термодинамика».

– Как вам сказать… – Он, казалось, был озадачен моим замечанием. – Ну, половины, знаете ли, всех возможных… То есть, простите, вы правда не знаете, что такое вероятность?