Юрий Глазков - Бомба замедленного действия

Два десятка вертолетов кружились над Атлантикой, как пчелы. Чтобы сократить маршруты, Хараламбос прижался чуть ли не к самому трясущемуся наползающему берегу. Еще сутки, и двести тридцать тяжких вольфрамовых шаров, начиненных ураном и графитом, угнездились в цистернах танкера, давным-давно забывших, что такое нефть.

А что они помнят, эти цистерны? Спринглторп вздохнул. Отец Фергус пытался деликатным образом дознаться. Следы круто повели во тьму, где люди исчезают без следа. А господин Баркарис, спустившись вместе с Борроумли в недра корабля проверить крепление груза, неожиданно спросил с белозубой улыбкой, много ли еще у островитян любопытных не в меру мальчиков. «Очень мало, - ответил Борроумли. - Практически больше нет». - «Это правильно,» - кивнул Хараламбос и тут же переменил разговор. «Так вот это и есть атомные бомбы? - спросил он. Шестиметровые серые шары мрачно казали сизые шрамы неумелой поспешной сварки. - Ах, это не бомбы. А переделать их в бомбы можно?» Узнав, что проще начать заново, капитан еще раз улыбнулся, повернулся на каблуках и начал педантично проверять трос за тросом. «Дело знает», - кратко отозвался о нем Борроумли, но каким это было сказано тоном!

В тот же вечер в кабинете Памелы Дэвисон состоялось последнее совещание перед вылетом Левковича на танкер.

- Мы наметили для перфорации пятнадцать точек. Вот здесь, здесь и здесь, - говорил Левкович, тыча в карту красным карандашом. - Слава аллаху, здесь, судя по стратиграммам, довольно близко к поверхности магматический очажок. Вам везет. Не бог весть что, но для нас хватит. И пилюль должно хватить. От точки до точки - двадцать миль, неполных полтора часа ходу. Начинаем здесь. Тут хорошая впадина в дне. Пойдем вот сюда, по дуге к южному краю скального плато. И назад по хорде на второй заход Один круг - около полутора суток. Я думаю, после седьмого круга, где-то на двенадцатый день, кое-что прорежется. Тогда и публикуйте сообщение.

- А если ничего не выйдет? - мучительно выдавил Мартин Кэйрд.

- На вашем месте я бы лучше думал, как сделать, чтобы вышло, - отчеканил Левкович. - По расчету я должен бросить следующий шарик в ту же точку дна через тридцать, максимум через тридцать пять часов, иначе горячий ствол может затромбировать. Норвежская станция наводку обеспечит, она трехканальная; большего запаса надежности могут требовать только капризники, я к ним не отношусь. А вот эта ваша темная посудина… Корабль должен пройти без остановки от семи с половиной до пятнадцати тысяч километров со средней скоростью в шестнадцать с половиной узлов. Около двадцати суток непрерывного хода. Вы уверены, что Хараламбосова бочка из-под керосина на это способна?

Хорошо, что господин Баркарис не слышал этих оскорбительных слов. «Эльпидифорос» работал как часы, на двадцати шести узлах. Иначе и быть не могло. Хараламбосу по его делам нужен был не корабль, а марафонец-рекордсмен. Как бы иначе он мог предложить его, скажем, в качестве вертолетоносца во время гражданской войны и на островах Бакалажу - удачная авантюра шестилетней давности, составлявшая предмет его профессиональной гордости и поминаемая в качестве аттестации.

- А дозаправка? - не унимался Левкович. - Если мы станем посреди океана без капли мазута, вот тогда действительно ничего не выйдет. Вы позаботились о дозаправке танкера топливом?

«Это моя забота», - сказал Баркарис во время переговоров с Кэйрдом. Дважды за время рейса танкер отклонялся от курса и выходил по радиопеленгу к огромным пластиковым поплавком с горючим, одиноко болтающимся посреди моря. Кто, на чем и когда доставлял эти пузыри с мазутом, - это никого не касалось. «С вас достаточно знать, что это обходится мне в копеечку, мистер Борроумли, - заявил Баркарис. - Или вы решили, что я шкуродер, сграбастаю ваши миллионы сам и сам профинчу их по кабакам? Если решили, то напрасно. Я больше романтик, чем шкуродер. Мне скучно было б жить так, как вы прожили свою жизнь, суперкарго. Чтобы не скучать, надо рисковать и платить. Солоно платить. Зато мой сервис - это сервис. Во всяком случае - от Фиджи до Гибралтара. Честно говоря, это мой первый выход в ваши измордованные законоведами края. Надеюсь, успешный?»

«Это правда, что вы выиграли танкер в карты?» - ответил вопросом на вопрос Дэд Борроумли. Они сидели в капитанском салоне, на столе красовалось невероятно дорогое коньячество с столетними сертификатами. Наслаждался им один Хараламбос. Борроумли не спал уже четвертые сутки и предполагал не спать еще двое. Рюмка вина могла свалить его с ног, и Хараламбос деликатно не настаивал на обоюдности пиршеств, удовлетворившись соблюдением ритуала общего ужина капитана и «представителя владельца груза».

«Не совсем так, - ответил Баркарис. - Это легенда. Но лично мне она нравится больше правды». - «И дорого она вам обошлась?» - угрюмо поинтересовался Дэд. Хуже не было для него пытки, чем эти ежевечерние пиры в «будуаре», как он именовал капитанский салон. «Сразу видно, что вы неопытный в таких делах человек, суперкарго, - возрадовался Хараламбос. - Легенды не продаются. Их нельзя купить. Их заслуживают. У слепцов, которые их слагают. Был такой случай в нашей истории. Вот послушайте». И он включил магнитофон. Зазвучала протяжная, тоскливая, с придыханиями, речь. «Вой собачий», - определил про себя Борроумли. «Одиссея», - гордо сказал Хараламбос. «Извините, капитан. Как-нибудь в другой раз», - поднялся Дедад из-за стола. Он не мог есть, не мог видеть, как едят другие, он ничего не мог - мог только таскать-таскать-таскать эти неподъемные глыбы и швырять их в зыбучую хлябь океана.

На корме готовили к сбросу очередную пилюлю. Крепили лопасти гидропланера, проверяли запальное устройство, вязали тросы. Начинался седьмой заход. Дул пронизывающий ветер. Находиться здесь Борроумли было не обязательно, но он ушел с кормы только после того, как шар, тяжко плюхнувшись, исчез в черной пучине, волоча за собой кабель управления. Пройдя по грохочущему коридору, Борроумли открыл дверь каюты гидроакустиков. Левкович и Кэйрд-младший стояли, склонясь над столом и прижав к ушам по одному наушнику общей пары. Завидев Борроумли, Левкович поманил его рукой, потянул наушники, и Кэйрд, словно приклеенный к ним, попятился следом, не отпуская свой. Дедад прижал наушник к уху и услышал долгий скрип, потом скрежет и серию коротких хлопков. И снова скрежет.

- Это уже извержение, - сказал Левкович. - Пошло! Бросим еще одну для гарантии, и чем быстрее уберемся отсюда, тем лучше. В этой точке нам делать больше нечего. Передайте президенту: пусть публикует сообщение…

Ничто так трудно не далось Спринглторпу, как дело о гласности работ «лаборатории». «Распубликуем, нашумим - а ничего не выйдет. И что тогда?» - настаивал Куотерлайф на молчании до поры до времени. «Уран и так почти что воруем, - ворчал Кэйрд-старший. - Вольфрам - металл редкий, запас на рынке ограничен. Чуть прослышат, что нам без него никак, - цены вздуются втрое. А транспорт?» Ведомство отца Фергуса разродилось меморандумом, из которого следовало, что - «операция, по своим масштабам сравнимая с величайшим природным катаклизмом, может вызвать резко отрицательные оценки, к которым присоединится от тридцати до семидесяти процентов населения заинтересованных районов. Что затруднило бы ее подготовку и проведение». Фразы были длинные, окатанные и живо напомнили Спринглторпу лучшие страницы «Преславного дела».