Джим Чайковски - Айсберг

– Но ведь тела гренделей промерзли насквозь? – уточнила Аманда.

– Конечно. Вспомните арктических древесных лягушек, которые зимой буквально превращаются в камень. Их сердца перестают биться. Вы можете разрезать их пополам и не увидите ни капли крови. Вся мозговая, а точнее, вся клеточная деятельность полностью останавливается. По сути, они умирают. Но с наступлением весны, буквально через пятнадцать минут после отогревания, их сердца вдруг снова начинают биться, кровь разливается по сосудам, и они прыгают себе вокруг, как будто с ними ничего не произошло.

Мэтт утвердительно кивнул, когда Аманда с сомнением посмотрела на него:

– Это правда. Я читал про таких лягушек.

– Но как это возможно? – продолжала Аманда. – Насколько мне известно, когда тело замерзает, лед проникает в клетки и разрушает их. Как же лягушки при этом умудряются выживать?

– Ответ на самом деле очень прост, – сказал Огден.

Аманда недоуменно взглянула на биолога.

– Сахар.

– Что?

– Точнее, глюкоза. Доктор Кен Сторей, канадский ученый, занимался изучением арктических древесных лягушек все последнее десятилетие. Он обнаружил, что, когда тела лягушек начинают замерзать, клетки их наполняются глюкозой, которая препятствует образованию льда.

– Но вы же сказали, что лягушки все-таки замерзают?

– Естественно. Но замерзает только вода вокруг клеток, а глюкоза действует как антифриз, предохраняя клетки от переохлаждения до тех пор, пока тело снова не оттаивает. Доктор Сторей определил, что этот эволюционный процесс управляется группой из двадцати генов, которые программируют выработку глюкозы из животного крахмала. Пока неизвестно, что является катализатором этого процесса. Наиболее распространенным является предположение о том, что кожные железы лягушек выделяют особые гормоны. Интересно то, что эта группа из двадцати генов встречается у всех позвоночных.

Аманда глубоко вздохнула:

– Включая и Ambulocetus… гренделей.

Он кивнул:

– Помните, я хотел классифицировать этих существ как Ambulocetus natans arctos – подвид ходячих китов, адаптировавшихся к жизни в суровых условиях Арктики. У них есть все признаки такой адаптации – гигантские размеры, депигментация… А почему бы еще и не способность к выживанию в замороженном состоянии? Если они прижились в этих краях, где природа подчиняется циклам замерзания и оттаивания, их тела могли адаптироваться к такому ритму.

Брэтт добавил:

– К тому же мы сами видели, как это у них происходит. Мы знаем, что они на это способны.

Огден кивнул и продолжил:

– Это особая форма временного прекращения жизненных функций. Вы представляете, каково может быть практическое применение такой способности? Уже сейчас ученые используют арктических лягушек как модель для экспериментов с замораживанием человеческих органов. Это открытие может принести огромную пользу всему человечеству. Донорские органы могут быть заморожены на долгое время и использованы, когда в этом возникнет необходимость.

Мэтт невольно посмотрел на стальные резервуары:

– А как насчет этих несчастных людей? Вы думаете, что русские именно этим и занимались? Пытались создать извращенное подобие огромного хранилища «запасных частей» для человеческого тела?

Огден повернулся к нему:

– О нет. Я так не думаю.

Мэтт уставился на биолога.

– Тогда что?

– Я предполагаю, что русские попытались пойти еще дальше. Я уже упоминал, что группа из двадцати генов, управляющая временным прекращением жизненных функций, встречается у всех позвоночных. В том числе и у людей.

Глаза у Мэтта округлились.

– Я думаю, что эти несчастные были «подопытными кроликами» в широкомасштабном эксперименте по генной манипуляции. Русские, похоже, пытались привить людям способность выживать в условиях полного замораживания, как у гренделей. Они стремились осуществить заветную мечту всего рода человеческого. – Огден сделал многозначительную паузу и медленно произнес: – Найти рецепт бессмертия.

Мэтт резко обернулся и посмотрел на застывшие во льду фигуры:

– Вы хотите сказать, что эти люди все еще живы?

Прежде чем биолог успел ответить, входная дверь задрожала под градом настойчивых ударов.

Снаружи глухо прозвучал суровый окрик:

– Немедленно откройте дверь! Если нам придется сделать это самим, вам не поздоровится!

В зловещем голосе слышалась настоящая угроза.

14 часов 4 минуты

В воздухе над полярной шапкой

Дженни боролась с яростным напором встречного ветра. Взгляд ее был прикован к панели инструментов, а руки крепко сжимали штурвал. Внезапные шквалы и вихри бросали самолет из стороны в сторону. Последние десять минут она даже не пыталась взглянуть на бушующий за лобовым стеклом ураган.

На ней по-прежнему были солнцезащитные очки. Полуденное солнце наполняло плотную пелену снега ярким, режущим глаза свечением. Веки слипались – она уже не помнила, когда спала в последний раз.

Поборов желание закрыть уставшие глаза, Дженни посмотрела на индикатор скорости полета. «Слишком медленно». Встречный ветер толкал самолет назад, съедая бесценные литры горючего. Она старалась не обращать внимания на указатель уровня топлива, стрелка которого неумолимо приближалась к нулю. На панели загорелась желтая лампочка, предупреждая о том, что баки опустели. Самолет продолжал лететь буквально на топливных пара́х.

– Уверена? – спросил Ковальски, прекратив попытки связаться с кем-нибудь по радио.

– Я не вижу другого выхода, – ответила Дженни. – Топлива до материка не хватит, и нам все равно придется садиться в ледяной пустыне. Так уж лучше там, где у нас есть хоть какие-то шансы выжить.

– Сколько еще осталось лететь? – спросил Том с заднего сиденья.

Бейн лежал рядом с ним, свернувшись в клубок.

– Если твои координаты правильные, примерно десять миль.

Ковальски посмотрел в лобовое стекло:

– Даже не верится, что мы на это решились.

Дженни уже не обращала внимания на его ворчание. Они долго спорили по поводу ее решения, но выбора у них действительно не было. Сейчас главным для нее было выиграть хоть немного скорости, используя любые промежутки между яростными шквалами. Управлять самолетом становилось все труднее – крылья и лобовое стекло покрылись тонким налетом льда. «Оттер» медленно превращался в летящую ледяную глыбу.

Следующие пять минут они летели в полной тишине. Дженни затаила дыхание, с беспокойством ожидая, когда прожорливые двигатели заглотят последние капли топлива и поперхнутся.

– Вон там! – внезапно выкрикнул Том, просунув руку между Дженни и Ковальски.

Бейн поднял голову.

Дженни пристально вглядывалась в снежную завесу: