Рэй Брэдбери - Сборник 5 МЕХАНИЗМЫ РАДОСТИ

Так возрадовались мандарины при этих словах, что тотчас же поели – впервые за многие дни, – и силы вернулись к ним в тот же миг. Обнялись они и осыпали хвалами друг друга, а пуще всего – дочь мандарина, называя ее мальчиком, мужем, опорой, воином и истинным, единственным сыном. А потом расстались они, не мешкая, и поспешили в свои города, распевая от счастья слабыми голосами.

А потом стали города-соседи Городом Золотого Змея и Городом Серебряного Ветра. И собирали в них урожаи, и вновь открылись лавки, вернулась плоть на костяки, и болезни умчались, как перепуганные шакалы. И каждую ночь жители Города Воздушного Змея слышали, как поддерживает их ласковый и чистый ветер, а жители Города Ветра – как поет, шепчет и озаряет их в полете воздушный змей.

– И да будет так, – сказал мандарин, стоя перед шелковой ширмой.

– Доброе утро, капитан.

– Доброе утро, Хэнкс.

– Кофе готов, сэр, садитесь.

– Благодарю, Хэнкс.

Старый человек сел к кухонному столу.

Он посмотрел на свои сложенные руки: они были напряжены, как трепещущая в ледяной воде форель, и даже воздух вокруг них дрожал. Когда ему было десять лет, он видел таких форелей в горных потоках. Его восхищало тогда это трепетание – потому что, пока он смотрел, они как бы выцветали.

– Капитан, – встревоженно спросил Хэнкс, – вы здоровы?

Капитан резко поднял голову, и в глазах его блеснуло прежнее пламя.

– Я думаю! И что значит «вы здоровы»?

Повар поставил на стол кофе, от которого разносился теплый аромат женщины, настолько отдаленный в минувшее, что капитан почувствовал только смутный залпах мускуса и толченых благовоний. Внезапно он чихнул, и Хэнкс подошел к нему с носовым платком.

– Спасибо, Хэнкс. – Он высморкался, а потом осторожно отпил ароматную жидкость.

– Хэнкс?

– Да, сэр, да, капитан?

– Барометр падает.

Хэнкс обернулся и посмотрел на стену.

– Нет, сэр, он показывает хорошую и тихую погоду; это и показывает – хорошую и тихую!

– Буря надвигается. Нас ждет трудное плавание, и пройдет много времени, прежде чем снова наступит затишье.

– Не говорите так! – сказал Хэнкс, повернувшись к нему.

– Надо говорить, как чувствуешь. Затишье когда-нибудь кончится. И начнется буря. Я давно готов к ней.

Давно, да. Сколько лет? Песок вытек из песочных часов и больше ничего не измерит. И снег засыпал его, как бы наслоившись белым поверх белого, погребя все под глубокими холодными пластами воспоминаний.

Он встал, покачнувшись, подошел к дверям корабельной кухни, распахнул их и вылез наружу…

…на открытую галерею верхнего этажа дома, построенную, как нос корабля; на галерею, сделанную из просмоленных досок старых кораблей. Посмотрел вниз, не на воду, а на выгоревшую летом землю на переднем дворе. Подошел к перилам и вгляделся в слабо закругленную линию холмов, тянущихся везде, куда бы не повернулся человек, куда бы не бросил взгляд.

«Что мне здесь делать, – подумал он в сильном возбуждении, – в этом странном доме-корабле, стоящем без паруса посреди пустынных прерий, где единственный звук – это свист крыльев птицы, летящей в одном направлении осенью и в противоположном – весной!»

Успокоившись, он взял бинокль, что висел на перилах – осмотреть пустынную местность.

Кэт, Катрин, Кати, где ты сейчас?

Ночью, забравшись глубоко в постель, уже засыпая, он вспомнил прошедший день и свои блуждания по закоулкам памяти. Он был один, уже двадцать лет один, если не считать Хэнкса – первого, кого он видел при восходе солнца, и последнего – при закате.

А Кэт?

Перед тысячью бурь и тысячью штилей прошла буря и наступил штиль, которые оставили глубочайший след в его жизни.

– Это он, Кэт! – услышал он разносящийся ранним утром над палубой свой голос. – Это тот корабль, на котором мы поплывем, когда пожелаем!

И они снова отправились в путешествие. Кэт, как какое-то чудо… скольких… чуть больше двадцати пяти лет, а он уже давно за сорок, но не старше ребенка. Он взял ее за руку, и они пошли вверх по мосту. Тогда Кэт с легким колебанием обернулась лицом к холмам Сан-Франциско и сказала вполголоса, ни и кому не обращаясь:

– Никогда больше я не ступлю на сушу.

– Прошу тебя, не говори так!

– О, да, – настаивала она тихо. – Это будет очень долгое путешествие.

И на миг он почувствовал только сильный скрип корабля, как будто судьба вернулась во сне.

– Почему ты сказала это? – спросил он. – Это нелепо.

Кэт прошла вперед и ступила на корабль.

Отплыли они той же ночью от Южного острова: молодой муж, похожий медлительностью на черепаху, и молодая жена, подвижная, как саламандра, что танцует в огненной печи камбуза в августовские жаркие вечера.

Потом, в середине плаванья, над кораблем опустился штиль, подобно огромному теплому дуновению, что испускает парус в печальном, но спокойном вздохе.

А может быть, это был вздох его или Кэт, которая поднялась на палубу, чтобы послушать.

Но ни одна мышь не пискнула среди канатов, ни единого звука не издавали паруса, и ни разу по палубе не шлепнула босая нога. Видно, корабль был околдован. Наверное, поднимающаяся Луна изрекла свою серебряную мысль – «покой».

Моряки, окаменевшие на своих местах от заклинания, не обернулись, когда капитан и его жена отошли от релинга, потому что настоящее превратилось в вечность.

Тогда, как бы прочитав будущее в зеркале, пленившем корабль, она жарко воскликнула:

– Никогда не было более красивой ночи, не было двух более счастливых душ на лучшем, чем этот, корабле. О, мы можем оставаться тут тысячу лет, настолько это прекрасно. Это наш собственный мир, в котором мы сами создаем правила и живем, повинуясь им. Обещай, что никогда не позволишь себе умереть.

– Никогда, – ответил он. – Но почему ты говоришь это?

– И меня заставь поверить в это.

Тогда он вспомнил и рассказал ей легенду, в которой говорилось об одной умной и красивой женщине, которую стали ревновать боги. И однажды они сделали так, что она оказалась в море, на корабле, и никогда не могла уже достигнуть суши, потому что земля обременит ее своей тяжестью, она ослабнет от чрезмерных познаний, бессмысленных путешествий и бурных волнений, и это погубит ее. А если она останется в море, то будет жить вечно, молодая и красивая. Эта женщина плавала много лет и множество раз проплывала мимо острова, на котором жил, старея, ее любимый. Много раз она звала его, хотела сойти на берег. Но он боялся гибели любимой и всегда отказывал в ее просьбе. И тогда она решила сама сойти на сушу и прийти к нему. Они провели вместе одну ночь, ночь красоты и дурмана, а на восходе солнца он увидел рядом с собой старуху, сморщенную, как увядший лист.