Юрий Молчан - Вий. Рассказы о вирт-реальности

— Чертов пес, отпустило его, видать, — заметил Панчик.

Им никто не ответил.

Голыщ постучал снова. Теперь уже сильнее. Добавил ногой, от удара калитка содрогнулась.

В тишине заскрипела дверь, в темный двор за забором хлынул электрический свет и лег на землю неровным желтым прямоугольником. Пес спрятался в будке и испуганно заскулил.

Студенты услышали старческий голос:

— Иду, иду. Вот ужо нетерпеливые. Кого несет посреди ночи?

— Мы студенты, бабуся! — ответил Панчик дружелюбно.

— Какие такие студенты?

— Программисты, бабушка, — разъяснил Хома терпеливо. — У нас машина сломалась. Нам бы позвонить, а?

— Позвонить? — переспросила бабка.

— Вызовем эвакуатор, — пояснил Голыщенко. — И уйдем. Нам только позвонить, чесс слово!

— Да кто сейчас верит в честное слово, — засмеялась старуха. От ее смеха повеяло чем-то недобрым. — Но так и быть. Впущу вас.

Студенты переглянулись.

— Все в ажуре, — подбодрил друзей Голыш, глядя на их вдруг ставшие неуверенными лица. В глазах обоих читается — а, может, лучше свалить отсюда, пока не поздно? — Мы у этой карги еще и самогонки выпьем.

Заскрипела, открываясь, калитка, и ребята увидели приземистую горбатую старушонку в черном платке. Старенькая фуфайка, кофта, что виднеется под ней, юбка и резиновые сапоги довершили образ одинокой, никому ненужной деревенской старухи.

Она отошла, пропуская гостей во двор. Хомскому показалось, что в ее подслеповатых глазах на миг промелькнуло торжество. Ее взгляд задержался на Хоме.

Он стал искать взглядом собаку, но увидел только массивную старую будку под окном, из которой раздается тихий скулеж.

— А что, Хома, — сказал с ухмылкой Панчинков. — Если вдруг не сумеем вызвать эвакуатор, слабо тебе добежать до Москвы, не останавливаясь, и при этом нести меня на плечах?

— Да иди ты, — буркнул Хомский, проходя в дом вслед за друзьями. — Такого слона нести — сразу позвоночник в трусы осыплется.

Старуха вошла последней. Она затворила скрипучую дверь, и во дворе снова сделалось темно.

Телефона у бабки не оказалось. Обычный деревенский дом без каких-либо признаков техники. Даже без электрочайника и телевизора. Зато соблазнительно пахнет свежим жаренным мясом.

— Как же так, бабуля? — простонал Голыщенко, сидя за столом посреди комнаты, где под потолком слабо горела тусклая лампочка. — Как ты живешь без телефона?

— Живу, милок, уже давно. Тут раньше линия проходила. Но потом вона перестала работать.

Хома с друзьями переглянулись. История выглядит до ужаса неправдоподобно.

— Бабушка, а у соседей есть телефон? — спросил Панчинков.

— Где ты тут заметил соседей? — мрачно буркнул Хома. — Дом-то один.

Бабка посмотрела на Хомского, ее старые зубы обнажились в улыбке.

— Он верно говорит. Соседей нету, милки. Одна я живу тута.

— Ёкарный бабай, — выругался Панчинков. — Че делать будем, пацаны?

— Пошли обратно к машине, — предложил Хомский, с готовностью поднимаясь на ноги.

Голыщенко встал с лавки у стены.

— Погодите, соколики, — сказала бабка. — Скоро уже рассветет. Оставайтесь, поспите пару часов. Глянь, как вы уморились, у вас на лицах усе написано.

— Ты че, бабуля, — покачал головой Панчинков. — Некогда нам.

— А у меня водочка есть, огурчики с погреба, — сказала бабка, глянув на него с хитрой улыбкой. — Корову вчерась зарезала, у меня теперь отбивные жареные в печке с гречневой кашей.

Она посмотрела на каждого по очереди.

— Оставайтесь, поешьте по-человечьи. Куда вы попретесь на ночь глядя-то? Мне и неловко как-то, у меня так давно не было гостей. Все собака одна, я скоро так одичаю, и сама буду как собака.

Программисты переглянулись.

— Кстати, а что это с вашей собакой, бабушка? — спросил Хома. — Чего она то лаяла, то скулила?

Старуха покачала головой.

— Да больная она. Убивать жалко. Она постоянно то брешет, как самошедчая, то скулит, волком воет.

Хома кивнул. Это звучало убедительнее байки про телефон. Он вдруг почувствовал голод, в желудке громко квакнуло. Запах отбивных из-за заслонки в печи ударил в него с новой силой, нос почуял и свежесваренную гречневую кашу, сдобренную чесноком. Рот заполнился голодной слюной.

Сконфуженный, он посмотрел на усталые лица друзей. В их глазах прочел солидарность. Они тоже на вечеринке ничего не ели.

— Ну че, пацаны, — сказал он, — я бы поел чего-нить. Посидим немного, а потом пойдем. Согласны?

— Я бы от водочки не отказался, — крякнул Панчинков, с голодным азартом потирая руки. — Давай, бабка, мечи свое мясо и огурчики!

Голыщенко поморщился. Оставаться здесь почему-то хотелось не больше, чем ночевать на дороге в машине. Но, с другой стороны, он тоже не ел с обеда прошлого дня, и в животе царит неприятная сосущая пустота.

— Ладно, — сказал он и махнул рукой. — Гулять так гулять!

Все трое сели за стол, бабка принялась выставлять еду.

Панчинков разлил по стаканам водку и первый попробовал сочный соленый огурец из миски.

Хома поднес ко рту граненый стакан с мутно-белой жидкостью и залпом опрокинул в себя. На миг у него перехватило дыхание, глаза выпучились. Ему показалось, что у водки странный вкус, но списал на то, что самогон. Наверняка, на травах. Панчик был прав — потом будет, о чем рассказать. Время от времени нужно делать что-нибудь необычное, вроде этого. Так что, Хома даже был рад, что машина сломалась, и они, городские жители до мозга костей, получат такой вот «experience» в настоящей деревне, а на не какой-то там паршивой турбазе для корпоративов.

— Эх, хорошо пошло! — крякнул Панчик, выпив и хрустя огурцом.

Часы у него на руке показывали двадцать минут четвертого.

Хому разбудил переполненный мочевой пузырь. С трудом разлепив веки, он кое-как поднялся. Вокруг темно, за стеной меж досок просматривается темнота, из щелей тянет холодным предрассветным ветерком.

— Эх, деревня, — пробормотал он. — Выйдешь в поле, сядешь…гм…далеко тебя видать…

Терпеть сил не было, и он помочился прямо в угол сарая. Все равно под ногами трава, он спал на одеяле, так что ничего страшного.

Вдруг за спиной скрипнула дверь. Он дернулся, застегивая ширинку, но все же довел дело до конца.

Обернувшись, Хома увидел в предрассветной мгле старуху. Сердце бешено стучит, едва не выпрыгивает из груди. Однако теперь, когда увидел знакомое лицо, стало легче.

Хомский вдруг смутно припомнил, как бабка развела их пьяных и засыпавших на ходу по комнатам. Точнее — Панчика и Голыша отвела в соседнюю комнату, а вот его, Хому, почему-то сюда.

Бабка смотрит прямо на него, по губам змеится улыбка. Роман Хомский вздрогнул.

— А что, бабуся? — спросил он. — Чего тебе надо?