Марина Дяченко - Фэнтези или научная фантастика? (сборник)

…Они играли в трехмерную «войнушку», Ивар и Саня; палили пушки, и пахло порохом – а в воображении Ивара порох источал запах жженой синтетики. После полутора часов баталии девятилетний брат наголову разбил армии пятилетнего, и потрясенный поражением Ивар не выдержал и разревелся.

И еще ревел, глядя, как загадочно улыбается мама. И еще ревел, когда она все с той же загадочной улыбкой извлекла из-за шкафа целую и невредимую, предусмотрительно запрятанную дивизию Иварова войска, и доверительно сообщила новое для младшего сына слово – «резерв»…

Слезы на Иваровых глазах не успели еще высохнуть – а волна восторга, свирепой полководческой радости уже захлестнула его по самую макушку. И хлопал глазами удивленный Саня – он-то ведь большой, должен знать, что такое этот резе…. зере… «резерв»!..

Ивар проснулся – в темноте, в замкнутом пространстве; у него в душе не осталось резервов. Ни капельки.

…А если фонарик погаснет?!

Ивар плавал в полусне-полубреду; вокруг него покачивались звезды, нет – не звезды, фонарики в мертвых руках… Он висел посреди космоса, нагой, скорчившийся, белый от холода, ни верха, ни низа, ледяные сияющие россыпи – и пустота…

Отчаявшись, он прошептал непослушными губами – «мама».

Космос плавно качнулся.

– Мама… Мама!..

Он по-прежнему висел посреди пустоты, но не черной и враждебной – темно-красной, теплой, бесконечно спокойной. Умиротворение и покой. Полная защищенность. Он плывет в пустоте, прорезанной пульсирующими кровеносными сосудами – расслабленный, все такой же нагой, все такой же скорчившийся и слабый – но бесконечно счастливый, потому что любовь, совершенно осязаемая любовь обнимает его теплой пушистой шерстью, заключает в кокон…

Космос.

Надолго ли хватит фонарика?..

Он глубоко вздохнул, приходя в себя.

– …Прародина – для всех?

Серьезный парень с подносом в руках – тот, что приносил Ивару еду – удивленно обернулся от двери.

– Я хотел спросить… Прародина – она для всех? Или… только для тигардов?

Парень задумался. Пожал плечами, ответил, глядя в сторону:

– У всякого есть мать… Но не у всех одна мать, правильно?..

…Мама!..

Перебивая дорогое воспоминание, проплыла по дну памяти восьминогая тень-паук. Два переплетенных тела в метре над полом. «Ивар, пойми…»

– Выведи меня отсюда, – попросил он шепотом.

Серьезный парень чуть не выронил поднос.

– Выведи, – повторил Ивар тихо. – Постарайся… Улетим вместе в Город, ты пойми, Город никогда не простит… Здесь уже всем конец… Спаси меня – спасешься сам…

Ивар сознавал бесполезность своих слов – и все же говорил. Без надежды.

Парень вдруг улыбнулся – без злобы, открыто:

– Тебе не понять…

Повернулся и вышел.

Ивару не понять.

…Неужели они не боятся? Им действительно легче умереть, чем расстаться со своими драгоценными… камнями… обычаями?!

…Женщина, молодая, легкая, идет прочь, лица не видно, только подрагивают в такт шагам тяжелые косы на плечах… А над ней синее-синее, невозможно синее, горящее синим, слепящее глаза, тепло на щеках – солнце, а она уходит, касаясь травы оборками цветного платья, догнать бы, догнать бы, догнать…

Ее догоняет мальчик. Как был – в простреленном комбинезоне, в запекшейся крови…

Всего лишь щелчок открывающейся двери – а уже ясно, кто вошел.

– Нету никакой Прародины, – сказал Ивар в стену.

Барракуда не ответил.

– Нету Прародины! Зря только… переводите капсулы. Умер – нету!..

Барракуда тяжело опустился на откидную кровать. Теперь Ивару видна была опущенная голова с редеющими на макушке волосами. Человек, поставивший на колени его отца…

– Я ненавижу вас, – сказал Ивар шепотом. – По-настоящему ненавижу. Вам лучше убить меня, если не хотите, чтобы потом…

Он запнулся. Любая угроза, произнесенная вслух, казалась ему слабой, неубедительной, а главное – недостаточной.

Барракуда вздохнул:

– Знаешь что… Говори мне «ты». А то как-то ненатурально получается…

Ивар молчал, сбитый с толку.

– Мне все говорят «ты»… Ты заметил?

Он усмехнулся. Его круглые глаза уже не казались такими выпуклыми – провалились под брови, в черные ямы.

– Помнишь, я говорил тебе… Там, возле Камня… Что твой отец – достойный человек?

Ивар всхлипнул.

– Так вот… Ты – сын достойного человека, Ивар. И пойми… ЧТО ты для него.

Великое сокровище… Мальчишка. Ради мальчишки – на немыслимое унижение…

– Наверное, я для него – сын, – отозвался Ивар тихо. – А вот для вас… разменная монета. Товар на торгах.

– Да, – Барракуда потеребил полоску усов, – да… Но можешь гордиться, потому что ценой тебя я покупаю… Не сумею объяснить. Бесконечно ценную вещь.

Ивар криво усмехнулся. Что может быть ценнее жизни?..

Фонарик Ванины еще светит, а вот Саня… От него ничего не осталось. Совсем ничего, подумал он, и мысль оказалась совершенно невыносимой.

– На нем нет тяжести, – сказал Барракуда в наступившей тишине. – Он легкий… Все равно, что сделали с его телом – он найдет дорогу и без фонарика.

– Неправда.

– Правда…

Ивар встретился глазами со взглядом Барракуды – и вдруг остро, изо всех сил захотел ПОВЕРИТЬ.

– Он же не тигард…

Барракуда кивнул:

– Но он же человек…

Ивар закрыл глаза.

Мамочка, если бы я умел поверить… что ты меня ТАМ встретишь…

А ведь Саня уже знает. Саня, всегда он успевал первым, первым родился, первым…

А что, если они теперь вместе? Если они уже встретились с мамой, ту, пусть не под голубыми шатрами, все равно где – но они ВМЕСТЕ ждут Ивара?!

– Ты скоро будешь дома, – сказал Барракуда медленно. – А мы уйдем… Корабль стоит в доке. Не очень мощный и не очень надежный, но твой отец обеспечит его старт. Поверь, что в моем списке нет ничего лишнего. Только, чтобы выжить.

– А если нет? – спросил Ивар с закрытыми глазами.

Барракуда не понял:

– Что – нет?

– Если… – Ивар запнулся. – Город… Не выполнит условий?

Барракуда помолчал. Проговорил осторожно:

– Ну… Они же… в своем уме, верно?

Он ждал увидеть во сне теплый космос, прорезанный кровеносными сосудами – но вместо этого приснились Весы.

Никогда в жизни ему не доводилось видеть ничего страшнее.

Весы упирались в небо – то есть в то место, где должно было быть небо, а сейчас была красная, мутная каша. Весы занимали полмира, черные, жуткие, с закопченными котлами вместо чаш… И все стояли молча – Белый Рыцарь в изорванном плаще, тонкогубая женщина с погасшим фонариком, мальчик в простреленном комбинезоне, Барракуда с ритуальным кинжалом в опущенной руке, маленький паж, и еще много, много…

– ЦЕНА.

Ивар не видел, кому принадлежал этот голос, которого лучше бы не слышать никогда.