Виталий Савченко - Сквозь завесу времени (сборник)

Вспыхнула надпись: "Микрофон".

Лесли открыл глаза и увидел красный светящийся глазок нацеленной на него телекамеры. Тогда сам не сознавая, что он хочет делать, Лесли взглянул в объектив и решительным движением отложил в сторону напечатанный текст.

— Дорогие друзья! Братья! Сестры! — сказал он проникновенным голосом, замирая от острой любви к людям, пронизывающей все его существо. — Я хотел вас обмануть нагло и бесстыдно. Здесь, — Лесли потряс текстом своего выступления, — пятнадцать страниц спрессованной доброкачественной лжи. Но в самый последний момент я опомнился… Не мне быть вашим избранником, проводником ваших надежд и желаний.

Режиссер и редактор передачи переглянулись.

— Что он там говорит? — спросил режиссер.

— Не знаю, — ответил редактор, — в тексте такого нет?

А с экрана на режиссерском пульте неслось:

— Не поддавайтесь на предвыборные трюки. Они существуют только для того, чтобы по вашим головам пролезть в Конгресс и проводить там политику, несущую войну…

— Это же коммунистическая пропаганда, — взвизгнул режиссер. — Он сошел с ума. Я не хочу лишиться работы. Я прекращаю передачу!

Редактор вызвал по телефону скорую помощь.

Вместо Лесли на экранах появилось растерянное лицо диктора. Он объявил, что по техническим причинам передача прекращается.

Два санитара волокли отбивающегося Лесли.

— Это вы сумасшедшие, вы, вы! — кричал он. — Вы поражены бактерией человеконенавистничества. Не трогайте меня!

На следующее утро в газетах появилось сообщение, что кандидат в Конгресс Джек Лесли неожиданно сошел с ума и находится в психиатрической больнице. Журналисты связывали это с вчерашним опытом в доме доктора. Краузе.

На выборах победил Стив Джебсон.

Э-Чи ждал. Его красновато-коричневое тело почти сливалось с корой старого дерева, за которым он прятался. Э-Чи умел выжидать долго, терпеливо, закрыв глаза, чтобы блеск белков не выдал его присутствия. Но его уши и нос были насторожены.

Рядом проходила тропа к водопою. По ней, гонимые жаждой, спускались к реке животные. Вряд ли можно было найти лучшее место для охоты. Теперь Э-Чи понятно, почему Ла-Лах объявил эти места священными. Жрец говорил, что здесь охотится сам Великий Хас — огненное солнце, которое каждое утро рождается среди синеющих вершин гор и к вечеру прячется за дальними деревьями.

И никто из мужчин не рисковал нарушить запрет. А Э-Чи нарушил, потому что в вигвамах племени уже давно не было мяса. Женщины толкли в каменных ступах коренья. Жалобно пищали голодные дети. Мужчины приходили с охоты уставшие и злые. Удача покинула их.

И только верховный жрец ел каждый день свежее мясо. Он не делился ни с кем. А когда, наконец, зароптали мужчины и пришли к нему, чтобы объявить о своем решении тоже идти охотиться в Дальний лес, Ла-Лах спокойно отложил в сторону кусок мяса, вытер рукой жир, стекающий с подбородка, и равнодушно сказал:

— Идите, но помните, того, кто охотится в священных местах, настигнет гнев Великого Хаса.

И охотники, которые не страшились встретиться один на один с пумой, испугались слов старика.

А Э-Чи не испугался, потому что у него было молодое мужественное сердце настоящего охотника.

Теперь ему было ясно, почему на жертвенном камне каждое утро лежала окровавленная туша. Жрец тайком от всех охотился в Дальнем лесу…

…Много времени находится в засаде Э-Чи. А Хас не сердится. Он вообще будто не замечает его и по-прежнему посылает свои световые стрелы, чтобы Э-Чи смог хорошо прицелиться. Э-Чи дождется. Он бросит к ногам Ла-Лаха убитого зверя, плюнет толстяку в лицо и при всех назовет его лгуном.

Неподалеку послышался легкий треск. Сквозь заросли пробиралось какое-то животное. Ветер донес его острый мускусный запах, и Э-Чи понял, что это идет лим. Стараясь не делать резких движений, Э-Чи поднял лук, вложил стрелу и стал натягивать тетиву.

Рядом прошуршала змея, но Э-Чи даже не шелохнулся.

Он открыл глаза и внимательно следил за тропой.

Лим появился неожиданно. Он настороженно поводил головой, подозрительно втягивая влажным черным носом воздух. Но ветер дул в сторону человека, к тому же охотник натерся пахучими травами, и лим узнал об опасности, только когда пронзительно свистнула стрела.

Животное на мгновение превратилось в изваяние, а затем одним прыжком метнулось в заросли.

Э-Чи издал гортанный крик и бросился за лимом. Он знал, что не промахнулся: лим ранен и долго не выдержит погони.

След вывел Э-Чи из леса. Дальше, до самого горизонта, тянулось безжизненное каменистое плоскогорье с чахлыми кустиками травы.

У лима не хватило сил уйти далеко… Он лежал, вытянув вперед голову, вздрагивая черными от пота боками.

Когда к нему подошел человек, лим попытался встать, но непослушные ноги подломились, и он рухнул на бок.

Э-Чи вытащил из раны стрелу. Окровавленным наконечником провел две горизонтальные полосы на лбу и вертикальную вдоль носа. Умело разрезав тушу, Э-Чи вынул дымящееся сердце, стал на колени, запел:

Великий Хас! Могучий повелитель всего живого!

Я убил лима!

Большого лима с рогами, как ветки старого дерева кола!

Я знаю, ты знаменитый охотник.

У тебя всегда много добычи.

И ты не рассердишься на меня за охоту в твоих местах. Ведь я и ты братья!

Вечером, выходя на Большую тропу охоты,

Ты становишься красным.

Посмотри на мою кожу!

Она такого же цвета, и под ней течет красная кровь.

Не сердись, Великий Хас!

Лучше послушай, как плачут маленькие дети в вигвамах.

Их голоса стали слабее шелеста листьев,

Сквау нечем кормить их.

Сквау — женщина.

Посмотри на воинов моего племени!

От долгого голода их глаза застилает туман,

Их руки стали слабыми, они не могут натянуть тетиву лука.

Воинам тоже нужно мясо.

Отдай мне убитого лима! А сам возьми его сердце.

Так пел Э-Чи, протягивая к солнцу сердце оленя.

И Великий Хас услышал его.

От солнца отделилось еще одно солнце. Оно становилось все ярче и ярче и летело прямо на Э-Чи… Э-Чи в ужасе закрыл глаза. Но даже с закрытыми глазами он видел красный огненный шар, опускающийся на землю, почувствовал нестерпимый жар, опаляющий лицо.

Взрыв и грохот сотрясали воздух. Взлетели вверх камни. Туча пыли поднялась до самого неба.

Трясущимися губами Э-Чи шептал слова, которые сам не мог расслышать:

— Ты рассердился. Великий Хас, за то, что я предложил тебе сердце. Но ведь сердце убитой добычи всегда кладется на жертвенный камень… Если хочешь, возьми всего лима, только оставь меня в живых.