Лоис Буджолд - Ученик воина

Инструктор внимательно наблюдал за ними. Раскрасневшийся от усилий Костолиц уже догнал Майлза. – Высоты боишься, а, фор? – выдохнул Костолиц, ухмыляясь через плечо. Он спрыгнул, ощутимо ударившись о землю, устоял на ногах и помчался дальше.

Карабкаясь вниз, словно почтенная старушонка с артритом, он потеряет драгоценные секунды… может, если удастся после приземления уйти в перекат… инструктор все смотрит… Костолиц уже добрался до следующего препятствия… и Майлз прыгнул.

Время словно растянулось, пока он камнем летел к земле, – растянулось специально ради того, чтобы он успел прочувствовать собственную ошибку. Майлз ударился о песок со знакомым треском ломающихся костей.

Он сел на песок, не вскрикнув, оцепенело моргая от боли. «По крайней мере,» язвительно заметил некий сторонний наблюдатель в глубине его сознания, » нечего винить накладки. В этот раз ты умудрился сломать ОБЕ ноги.»

Ноги начали опухать, покрываясь белыми пятнами вперемешку с кровоподтеками. Майлз подвинулся, выпрямляя ноги, и на мгновение, скорчившись, уткнул голову в колени. Лишь спрятав лицо, он позволил себе открыть рот в единственном безмолвном вопле. Он не ругался. Самые черные из известных ему проклятий совершенно не выразили бы то, что он сейчас чувствовал.

Инструктор, до которого наконец дошло, что вставать Майлз не собирается, поспешил к нему. Майлз отполз в сторону, чтобы не мешать следующей паре, и терпеливо ждал Ботари.

Теперь все время во вселенной было к его услугам.

Майлз решил, что новые грави-костыли ему определенно не по вкусу, даже несмотря на то, что одежда их скрывает. Они делают его походку скользящей и неуверенной, словно у паралитика. Он бы предпочел старую добрую трость, лучше даже трость-клинок, как у капитана Куделки; тогда бы он на каждом шагу с добрым глухим стуком вколачивал ее в землю, словно пронзая копьем врага – Костолица, к примеру. Он остановился, желая полностью успокоиться прежде, чем направит свои шаги в Дом Форкосиганов.

Крошечные сколы истертого гранита тепло искрились под утренним осенним светом, пробивающимся сквозь висящую над столицей индустриальную дымку. В дальней части улицы был слышен шум и грохот – там сносили старый особняк, который должен был уступить место новому, современному зданию. Майлз поднял глаза на другую сторону улицы – вдоль края крыши двигалась человеческая фигура. Пусть зубцов с бойницами больше нет, но часовые по-прежнему вышагивают по крыше.

Ботари, молчаливой тенью следующий за Майлзом, внезапно нагнулся, поднял с тротуара потерянную кем-то монетку и аккуратно убрал ее в левый карман. В специальный карман.

Майлз улыбнулся одним уголком рта, забавляясь: – Это тоже к приданому?

– Конечно, – невозмутимо ответил Ботари. У него был глубокий бас, совершенно монотонный. Чтобы различать в этой бесстрастности какие-то оттенки, нужно было давно его знать. Майлз ориентировался в мельчайших колебаниях тембра этого голоса так же легко, как в темноте ориентируешься в собственной комнате.

– Сколько себя помню, ты все экономишь каждую десятую марку на приданое Елене. Бога ради, все это давным-давно вышло из моды, еще вместе с кавалерией. Даже форы теперь женятся просто так. Нынче не Период Изоляции, – хоть это и была насмешка, Майлз произнес свои слова мягко, тщательно соразмеряясь с одержимостью Ботари. В конце концов, Ботари всегда относился серьезно к глупой мании самого Майлза.

– Я хочу, чтобы все у нее было пристойно и как надо.

– Да ты уже наверняка столько накопил, что хватит купить ей Грегора Форбарру, – заметил Майлз, подумав о том, как годами его телохранитель экономил на каждой мелочи ради приданого дочери.

– Об Императоре не шутят, – твердо пресек Ботари эту случайную вспышку юмора. Майлз вздохнул и осторожно двинулся вверх по ступенькам, неуклюже двигая ногами, зажатыми в пластиковые шины.

Действие болеутоляющих, которые он принял перед уходом из госпиталя, заканчивалось. Он чувствовал себя неописуемо усталым. Ночь он провел без сна, под местным наркозом, болтая и обмениваясь шутками с хирургом, пока тот как-то ужасно медленно и бесконечно долго складывал в одно целое крохотные кусочки его переломанных костей, будто особо трудный паззл. Хорошенькое представление ты устроил , уговаривал себя Майлз, испытывая страстное желание убраться со сцены и рухнуть где-нибудь в уголке. Осталось доиграть лишь пару актов.

– И кого ты ей собираешься присмотреть? – тактично поинтересовался Майлз, останавливаясь передохнуть.

– Офицера, – твердо произнес Ботари.

Майлз криво улыбнулся. Значит, это – предел и твоих желаний, а, сержант? – Надеюсь, это случится нескоро.

Ботари фыркнул. – Конечно, нет. Ей же всего… – Он помолчал, и складка между его бровями обозначилась резче. – Время-то как летит… – пробормотал он и замолк.

Майлз благополучно одолел последнюю ступеньку и вошел в особняк Форкосиганов, собрав все силы для встречи с родными. Похоже, первой будет мать; тут без проблем. Леди Форкосиган спустилась по парадной лестнице в холл в тот самый момент, как одетый в мундир охранник Дома открыл перед Майлзом дверь. Женщина средних лет, огненно-рыжий цвет волос смягчает пробивающаяся седина, высокий рост скрадывает небольшую полноту; она слегка запыхалась – наверное, побежала вниз, лишь только заметила его в окне. Мать и сын крепко обнялись. Ее взгляд был печальным и понимающим.

– Отец дома? – спросил Майлз.

– Нет. Они с министром Квинтиллианом с утра в штаб-квартире, сражаются с Генштабом насчет бюджета. Отец велел передать тебе привет и сказать, что он попробует вернуться к обеду.

– Он, э-э… он пока ничего не рассказывал деду про вчерашнее, а?

– Нет, но полагаю, ты сам должен дать ему знать. Нынче утром мы были в довольно неловком положении.

– Да уж, думаю. – он окинул пристальным взглядом лестницу. Его больным ногам не под силу преодолеть этакую высоту. Ладно, сперва разделаемся с самым неприятным. – Дед наверху?

– Да, в своих комнатах. Хотя, рада тебе сообщить, сегодня утром он даже прогулялся в саду.

– М-м… – Майлз приготовился одолеть путь наверх.

– В лифт, – заявил Ботари.

– Черт, да тут всего один пролет.

– Хирург сказал, чтобы вы по возможности избегали лестниц.

Мать наградила Ботари одобрительной улыбкой; тот признательно пробормотал в ответ вежливое «Миледи». Майлз неохотно пожал плечами и двинулся вглубь дома.

– Майлз, – проговорила мать, когда он поравнялся с ней, – ты не… гм. Дед очень стар и не совсем в порядке, и уже много лет ему не приходилось никому уступать – просто принимай его таким, каков он есть, хорошо?

– Ты же знаешь, я так и делаю, – он иронично ухмыльнулся, демонстрируя, насколько он намерен держать себя в руках. Губы матери дрогнули в ответ, но глаза ее оставались печальными.