В Бирюк - Гоньба [СИ]

— Прошлый раз ты щиты красные со свежим упокойником в Княжье Городище вёз. Ругал нас тогда, всё торопил, перед светлым выслужиться хотел. После за тобой, вроде, вои скакали. Кажись — имать. Ну и как? Догнали?

— Не срослось.

— А чего морда битая?

— Били.

— Ага. А ныне куда?

— Отсюда.

— Вона чего… Ну, пошли.

Он уже отошёл на пару шагов, когда я, будто проснувшись, двинулся за ним. Ни… никаких мыслей. Он меня властям сдавать ведёт? Бежать? Из меня сейчас бегун… как из безного. Напасть на него? На вооружённого здорового мужика?! Нападун из меня… как из безрукого. Тот-топ. Тупо. По улице как по судьбе. В неизвестность. Навстречу гадостям.

Через сотню шагов мы вывернули на площадку перед крепостными воротами. Возле башни, чуть в стороне, горел костёр, стояли и сидели стражники, человек пять-шесть. Старший их обернулся в нашу сторону. Мой проводник шагнул к нему:

— Здорово. Во, выпусти.

— А хто таков?

Сопровождающий наклонился к начальнику караула и несколько лениво, негромко, явно не желая объявлять всем присутствующим, но и не скрываясь особенно, объяснил:

— Боярич. Смоленский. Из прыщей. Ещё Мончаковских. У Гаврилы-оружейника обретался. По делам «самого» посылаем был.

— А тута чего?

Мой проводник хмыкнул. Отодвинулся чуть от собеседника, окинул взглядом внимательно слушающих и вглядывающихся остальных стражников. И довольно громко, чтобы все слышали, хотя и без нажима, сообщил:

— Я — не спрашивал. А он — не сказывал. Охота тебе — ты и любопытствуй. А я пошёл. Мне лишку знать… не надобно.

— Дык. Эта… Постой! Велено ж никого!

— Да ну? А ты вспомни. Велено никого не впускать. А насчёт выпускать… Или, там, хватать-держать… Я разок его придержал. Мертвяк свежий у него на руках был. Да… А после три дня разговоры разговаривал. То у посадника, то у кравчего. Напоследок — у окольничего. В порубе… Коли тебе охота…

— Не-не-не! Ты привёл — ты и выводи нахрен! А мы не видали, не слыхали. Веди-веди. К едрене фене!

Караульщики открыли калитку в воротах. Тяжко, с едва сдерживаемым стоном я согнулся и вылез наружу. Следом выпихнулся мой проводник.

— Дорогу-то найдёшь? Ну, не поминай лихом.

— Постой. Имя хоть скажи — за кого богу свечку в церкви ставить?

— А оно тебе надо? Имя моё? Человек божий, обшит кожей. Шагай-шагай, не завались. Куда — не спрашиваю.

— Ты хоть скажи — почему? Ну… Помогаешь?

— Почему? Э-эх… Скучно, паря. Ты тогда со стишками своими… мы ж потом год над ними посмеивались. Твоё «ло» ко всякому слову приспосабливали. Дал же бог талант материться весело. Иди-иди с отсюдова. И знать не знаю, и видом не вижу.

Он развернулся и полез обратно в низенькую калитку. А я, не вполне соображая и, в очередной раз, удивляясь чуду — опять живой остался, потопал от крепости вниз к Ловати.

Русский народ любит «острое словцо». А ещё — солёное, складное, весёлое. Целый пласт в фольке — «сказки заповедные». Рассказывают только в компании взрослых мужчин. Есть на Руси и профессиональные сказочники. Артель лесорубов нанимает человека, платит ему:

— Ты не работай — ты сказки сказывай.

Отдельная отрасль в отхожих промыслах. Кто — плотничает, кто извозничает, а кто — сказки сказывает. Одни и те же тексты расцвечиваются по-разному: «на зубок», «на глазок», «на пупок». Почему в 21 веке мы «заповедных сказок» не знаем? Только «женско-детские варианты»? — Серия катастроф 20 века. Слишком много мужчин погибло. Сколько было, к примеру, сказочников-сказителей в тех тысячах, которые «Я убит подо Ржевом…»? Немалый кусок культуры, народной души… остался в «долинах смерти».

Хороших сказочников, как и хороших врачей или учителей — всегда недостача. Придумать что-то новое — удел немногих. Бесконечное повторение анекдотов, сказок, афоризмов — тому подтверждение. До какой же степени однообразна и скучна жизнь даже и княжеского гридня, если моё матерное словотворчество оставило такой след! На годы! Притом, что человек-то бывалый. А вот… скучно.

Повезло мне. На любителя «русской словесности» попал. Жаль, имени не узнал. Даже не знаю — кому он нынче служит. Смоленских много и у Ростика, и у Ропака. Может — из Новгорода сюда пришёл, может — с юга прибыл. Но, явно, не князя Романа человек — этих здесь нет.

Что Роман мечтает меня казнить — он не знает. Я Ромика дураком дважды сделал. Тот меня в «общероссийский розыск» и не объявлял. Посылал тихо своих потьмушников. А я сбежал далеко.

Теперь-то обе темы — и «частица Креста Животворящего», якобы украденная у Евфросинии Полоцкой, и любовные игры с «самой великой княжной всея Руси» — актуальность утратили. Но и нынче обе истории, даже пущенные в народ просто в форме сплетни — его не обрадуют. А уж подтверждать эти «злобные вымыслы» публичным объявлением меня в розыск, спустя три года… Да и как это теперь сделать? Одно дело «имать татя беглого, смоленского ублюдка боярского», другое — Воеводу Всеволжского, «цепного пса Руси Святой на пороге басурманском».

Про приказ «имать» — гридень не знает. А то, что я из вятших, из «прыщей», с каким-то оттенком… особости, с красными подарочными щитами для княжеских братьев, с убитым прямо в городе, по-воровски, напарником — видел.

Как видит ныне мою битость, нежелание об этом говорить, странную несуразную одежду. Вот он и предполагает… тайное. Куда лезть без приказа опытный служака не хочет. Он бы вообще — «приподзакрыл глаза», «видом не вижу, слыхом не слышу». Но — помнит себя, несколько недель веселья от повторения моих… виршей. С рифмами на«…ло».

«Всех выпускать — никого не впускать» — понятно. Городок готовится к встрече Великого Князя, посадские спешно делают всякие работы. Как всегда у нас — в последний момент. Естественно — остаются допоздна. Задерживать их в воротах… и куда? — Сотню-другую таких «приходящих слуг» в караулку не впихнёшь. А они обидятся и, конечно, пожалуются нанимателям. Которые стражникам — начальники.

Ещё — люди новгородские, «огнищане» и прочие. С некоторыми из которых, наверняка, князь Ропак проводит… «установочные» беседы. По теме грядущей «поряди». Стоят они в посаде, разговаривают — в городе, допоздна, естественно. На каждый их шаг крепостными воротами скрипеть, шуметь-объявлять… не кошерно.

Я топал и топал. Вниз под горку. В стороне от дороги остался посад, где, возле тоже закрытых ворот в палисаде, отсвечивал костёр. Спустился на лёд Ловати, последнее, далёкое уже, пятно света осталось за спиной.

Ну что, Ванюша? Зацени антураж. Русь. Зима. Снег. Три версты. Сам битый.

Не новость. И по первой, и по второй жизни. А как я на Десне после утопления утопителя тайной жены этого самого Ропака домой топал? И хуже бывало. Главное — не свалиться. Топ-топ.