В Бирюк - Гоньба [СИ]

Отсюда надо выбираться. А на улице, знаете ли, нынче зима. И вылезать туда голому… не камильфо. В сваленной на лавке одежде Хотенея удастся, может быть, найти что-то подходящее. Хотя, конечно, размерчик у него маловат.

Я острожно покачивался, держась за стенку в полутемной мыльне, пытаясь разглядеть сапоги покойного. Обувь — главное в моей ситуации. А садиться, вообще — двигаться… приходилось очень осторожно. Уж больно яркие впечатления. У меня.

Вдруг за дверью раздался шум, она распахнулась и внутрь вбежал, с какими-то вещами в руках давешний прислужник. Мой конкурент на должность «любимого наложника».

Проскочил внутрь, увидел лежащего на полу своего господина. Темновато, нож я не вынул, крови вытекло мало, нож прикрыт рубахой. Лежит человек и лежит. Почему — не понятно.

Парень упал на колени возле трупа, взволнованно, шёпотом, произнёс:

— Господине! Хотеней Ратиборович! Что с тобой?

В его голосе звучало искреннее участие, сердечная тревога. «Верный раб». Преданный, заботливый, любящий. «Мечта хозяйки». Здесь — хозяина. Даже завидно — мне б таких побольше.

В смысле преданности, а не так, как вы подумали.

Не получив ответа, парень прижался ухом к груди своего любовника и повелителя.

Возле двери лежали стопочкой банные шайки. Я ухватил верхнюю, рискнув оторваться от стенки, сделал шаг и обрушил с маху эту деревянную посудину на голову прислужника. И сам свалился следом.

Удар получился громкий. И сильный — парень не шевелился. А я… чуть не заорал в голос — коленкой стукнулся.

Пережил… ощущение. Стряхнул выжатые болью слёзы. И пополз. Добрался до его горла, пощупал жилку — пульс есть. Жаль. Вытащил из Хотенея нож и перерезал горло бесчувственному телу. Остриё у ножика острое. А лезвие — тупое. Пришлось пилить.

Парень, не приходя в сознание, забулькал кровавым фонтаном. Обильно, после того как я вытащил нож, потекла кровь и из Хотенея. Подсунул ножик под правую руку «холопа верного» и осторожно, стараясь не замараться, отполз к лавке.

А этого-то за что?! — Не «за что», а «почему». Потому что свидетель.

Парень этот мне… никак. Просто оказался не в том месте не в то время. Извини. «И царствие божие примет тебя в распахнутые двери». Там — всех таких принимают.

В смысле — невинно убиенных. А не тех, про кого вы подумали.

Подобрать одежду оказалось непросто. Как-то вырос… незаметно. Кафтан Хотенея затрещал в плечах. Сапоги не налезали вообще. А вот рубаха, штаны, шуба, шапка… приемлемо — в «Святой Руси» почти нет подогнанной по фигуре одежды. Чтобы не болталось — подпоясывайся.

Исподнее — пропускаем. Хуже всего с обувкой. Кончилось тем, что я замотал ноги какими-то полотенцами вместо онучей и влез в свои «губанские» лапти. Напоследок вылил в прихожей на сложенные поленья обнаруженный кувшин с маслом. В получающуюся от стекающих капель лужу поставил огарок.

Когда покойников найдут, то, поскольку один умер сразу, от удара в сердце, а другой имел возможность подёргаться, посчитают, может быть, что они убили друг друга. Одним ножом. Если эта шутка со свечкой сработает и всё сгорит, то подумают, что оба погибли на помойке. В смысле — в бане.

А если ни то, ни другое… А даже если и получится… Если я и вправду придавил того кнутобойца… Порезвился Ванечка по городку русскому — три покойничка за прогулочку. Надо сваливать. Быстро. Далеко. Надо… Для начала — с усадьбы.

Не думаю, что мне бы удалось уйти в нормальных условиях. Но нынче в Луках ожидают приезда Великого Князя. Из-за наплыва гостей, собаки, которые в любом русском городе в любую ночь при появлении постороннего симфонический концерт устраивают, за предшествующие дни приморились. А если собачки по будкам сидят, чтобы важных гостей не беспокоить, то… значительно проще.

Баня, как обычно на «Святой Руси», на задах усадьбы. Высунул нос из двери — две тропинки. Одна — к центральному строению, другая — к забору. Топ-топ… Ага. Калитка. Заперта, конечно. Но — изнутри. Снять засов… Переулочек. Никого. Темно. Сверху — звёзды, сзади в стороне — костры горят. У крепостных ворот стража греется? Тогда — вдоль да по стеночке…

Алкоголики бывают трёх типов: малопьющие — им всё мало, выносливые — их выносят, и застенчивые — держатся за стенку. Как я. Топаю. Лишь бы не упасть — не встану. Рукавицы забыл! Нет, рукавиц там и не было. Тогда — фиг с ними. Топ-топ.

Заскочить наверх как в Ростове, когда я с Софочкой Кучковной через стену лазил… — не осилю. Нет телеги с бочками и помощницами. Иду вдоль стены, выглядываю какую-нибудь лестницу. В глазах, временами, всё плывёт. Самое главное — не останавливаться. А то — завалюсь. «Светоч прогрессизма и надежда всего человечества — замёрз в сугробе»… забавно будет.

Вдруг распахивается дверь в избёнке, мимо которой я ковыляю. По глазам бьёт свет, громкий мужской смех, теплом пахнуло.

— Оп-па! А эт хто? А ну стоять!

Из двери вываливают два здоровых мужика. Гридни. В кольчугах, с мечами.

Ё… Попал. Ся. Теперь мне…

На вопрос… С больной глоткой… Я не смог ничего лучшего, чем пискнуть. Фальцетом. И — наездом:

— Ты кому говоришь?! Хамло! Мурло!

— Чего?!

Один из мужиков развернулся, чтобы врубить мне кулаком по уху. Другой, внимательно разглядывавший меня в отсвете из открытой двери, вдруг перехватил его руку.

— Стой. Глянь — кажись пожар. Сбегай-ка.

Он махнул головой куда-то мне за спину. Боец хмыкнул, придерживая левой рукой меч на боку, неспешной рысцой устремился в ту сторону, откуда я пришёл.

— Ну что, е…ло, х…ло и зап…ло? Опять щиты княжеские испортил?

— Ч-чего?

Не понял. Совершенно. Это он к чему? Или — об чём?

Гридень уловил мою полную прострацию, внимательно оглядел меня ещё раз и, уже уверенно, подтвердил:

— Ты. Ну точно ты. Шпынь злокозненый. Другого такого придурка — в жизни не видал. Сверху — боярская шапка с шубой, снизу — лапти с онучами. Точно. Прыщ хитрокаверзный.

Глянув в ту сторону, куда убежал его напарник, где потихоньку начало отсвечивать пламя пожара, ехидно уточнил:

— Твоё? Опять каверзу учинил?

Я тупо смотрел в бороду этого мужика.

Это — конец. Моё прошлое, смоленские приключения «в прыщах» — догнали меня. Была у меня там история с парадными княжескими щитами, которые по дороге от мастерской щитовика до княжеского подворья загадили кровью и мозгами моего тогдашнего напарника.

— Здоров стал. И не узнал бы. Но — пищишь. Как пищал свои стишки матерные… Мы тогда их все выучили. С этими твоими х…лами. Как скажешь посадскому — так он, слышь-ка, пасть распахнёт и стоит берёзой. Только шелестит негромко. И мытарь его как хочешь.

Гридень ещё раз пристально оглядел меня с ног до головы.