Алексей Николаевич Толстой - Гиперболоид инженера Гарина. Аэлита [Художник Г. Зубковский]

Длинношёрстые животные лениво поднимались, давая дорогу людям, и отходили, переваливаясь медвежьими лапами, оборачивали плоские, кроткие морды. Мальчик пастух, в длинной, красной рубахе, сидел на камне, подперев подбородок, и тоже лениво глядел на проходивших. Опустились на луг жёлтые птицы и распушились, отряхиваясь под радужным фонтаном воды. Вдали бродил на длинных ногах ярко зелёный журавль-меланхолик.

Подошли к роще. Пышные, плакучие деревья были лазурно-голубые. Смолистая, небесная листва шелестела мягко, шумели повисшие ветви. Сквозь пятнистые стволы играла вдали сияющая вода озера. Пряный, сладкий зной в этой голубой чаще кружил голову.

Рощу пересекало много тропинок, посыпанных оранжевым песком. На скрещении их, на круглых полянах, стояли старые, иные поломанные, в лишаях, большие статуи из песчаника. Над зарослями поднимались обломки колонн, остатки циклопической стены.

Дорожка загибала к озеру. Открылась его тёмно-синяя, зеркальная поверхность с опрокинутой вершиной далёкой, скалистой горы. Чуть шевелились в воде отражения плакучих деревьев. Сияло пышное солнце. В излучине берега, с боков мшистой лестницы, спускающейся в озеро, сидели две огромные, человеческие статуи, потрескавшиеся, поросшие ползучей растительностью.

На ступенях лестницы появилась молодая женщина, выходившая из воды. Голову её покрывал жёлтый, острый колпачок. Она казалась юношески тонкой, - бело-голубоватая, рядом с грузным очертанием, покрытого мхом, вечно улыбающегося сквозь сон, сидящего Магацитла. Вот, она поскользнулась, схватилась за каменный выступ, подняла голову.

- Аэлита, - прошептал марсианин, прикрыл глаза рукавом и потащил Лося и Гусева с дорожки в чащу.

Скоро они вышли на большую поляну. В глубине её, в густой траве, стоял угрюмый, с покатыми стенами, серый дом. От звездообразной, песчаной площадки, перед его фасадом, прямые дорожки бежали через луг, вниз, к роще, где между деревьями виднелись кирпичные, низкие постройки.

Лысый марсианин свистнул. Из-за угла дома появился низенький, толстенький марсианин в полосатом халате. Багровое лицо его было точно натёрто свёклой. Морщась от солнца, от подошёл, но, услышав - кто такие приезжие, сейчас же приноровился удрать за угол. Лысый марсианин заговорил с ним повелительно, и толстяк, садясь на ноги от страха, оборачиваясь, показывая жёлтый зуб из беззубого рта, - повёл гостей в дом.

Гостей отвели в светлые, маленькие, почти пустые комнаты, выходившие узкими окнами в парк. Стены столовой и спален были обтянуты соломенного цвета циновками. В углах стояли кадки с цветущими деревцами. Гусев нашёл помещение подходящим: «Вроде багажной корзины, очень славно».

Толстяк в полосатом халате, управляющий домом, суетился, лопотал, катался из двери в дверь, вытирал коричневым платком череп, и, время от времени, каменел, выкатывая на гостей склерозные глаза, - тайно устраивал пальцами рожки, огораживался.

Он напустил воду в бассейн и привёл Лося и Гусева, каждого, в свою ванную, - со дна её поднимались густые клубы пара. Прикосновение к безмерно уставшему телу горячей, пузырящейся, лёгкой воды, было так сладко, что Лось едва не заснул в мраморном бассейне. Управляющий вытащил его за руку.

Лось едва доплёлся до столовой, где был накрыт стол множеством тарелочек с печёной рыбой, паштетами, птицей, крошечными яйцами, засахаренными фруктами. Хрустящие, величиной с орех, шарики хлеба таяли во рту.

Кушали крошечными лопаточками. Управляющий каменел, глядя, как люди с земли пожирают блюда деликатнейшей пищи. Гусев вошёл в аппетит и лопаточку оставил, ел руками, похваливал. Особенно хорошо было вино, - белое, отдающее синевой, с запахом сырости и смородины. Оно испарялось во рту и огненным зноем текло по жилам.

Приведя гостей в спальни, управляющий долго ещё хлопотал, подтыкая одеяла, подсовывая подушечки. Но уже крепкий и долгий сон овладел «белыми гигантами». «Они дышали и сопели так громко, что дрожали стёкла, трепетали растения в углах, и кровати трещали под их не по-марсиански могучими телами».

Лось открыл глаза. Синеватый, искусственный свет лился с потолка, как из чаши. Было тепло и приятно лежать. «Что случилось? Где я лежу?». Но он так и не сделал усилия - вспомнить. «Боже, какая усталость», - подумал он с наслаждением, и снова закрыл глаза.

Поплыли какие-то лучезарные пятна, - словно вода играла сквозь лазурную листву. Предчувствие изумительной радости, ожидание, что вот-вот из этих сияющих пятен что-то должно войти сейчас в его сон, - наполняло его чудесной тревогой.

Сквозь дрёму, улыбаясь, он хмурил брови, - силился проникнуть за эту тонкую пелену скользящих, солнечных пятен. Но ещё более глубокий сон прикрыл его облаком.

Лось скинул ноги с постели. Сел. Так, сидел некоторое время, опустив голову. Поднялся, дёрнул в бок толстую штору. За узким окном горели ледяным светом огромные звёзды, - незнакомый их чертёж был странен и дик.

- Да, да, да, - проговорил Лось, - я не на земле. Земля осталась там. Ледяная пустыня, бесконечное пространство. Уйти так далеко! Я - в новом мире. Ну, да: я же - мёртв. Ведь я это знаю. Душа моя - там.

Он сел на кровать. Вонзил ногти в грудь, там - где сердце. Затем, лёг ничком.

- Это ни жизнь, ни смерть. Живой мозг, живое тело. Но весь я - покинут, я - пуст. Вот он, вот он - ад.

Он закусил подушку, чтобы не закричать. Он сам не мог понять, почему вторую ночь его так невыносимо мучает тоска по земле, по самому себе, жившему там за звёздами. Словно - оторвалась живая нить, и душа его задыхается в ледяной, чёрной пустоте.

- Кто здесь?

Лось вскочил. В окно бил луч утреннего света. Соломенная, маленькая комната была ослепительно чиста. Шумели листья, свистали птицы за окном. Лось провёл рукой по глазам, глубоко вздохнул. Сердце было тревожно, но радостно.

В дверь опять легонько постучали. Лось распахнул дверь, - за нею стоял полосатый толстяк, придерживая обеими руками на животе охапку лазоревых, осыпанных росою, цветов:

- Аиу утара аэлита, - пропищал он, протягивая цветы.

За утренней едой Гусев сказал:

- Мстислав Сергеевич, ведь это выходит не дело. Летели Чёрт её знает какую даль, и, пожалуйте, - сиди в захолустье. В город они небось нас не пустили, - видели, как бородатый-то, чёрный, насупился. Ох, Мстислав Сергеевич, опасайтесь его. У меня в спальней его портрет висит. Пока нас поят, кормят, а потом что? Пить, есть, в ванных прохлаждаться - за этим, ведь, и лететь не стоило.

- А вы не торопитесь, Алексей Иванович, - сказал Лось, поглядывая на лазоревые цветы, пахнущие горьковато и сладко, - поживём, обсмотримся, увидят, что мы не опасны, пустят и в город.