Григорий Мишкевич - Вторжение в Персей (Сборник)

- А может, все-таки мы? Мне всегда казалось, что я живу очень давно. Я, конечно, знаю, что я родился. Но иногда я в этом немножко сомневаюсь. И тогда мне начинает казаться, что я был всегда.

- Ерунда! - возразил Мишка. - У каждого из нас есть метрика. Там удостоверено, кто и когда родился. И в метрике стоит печать.

- А почему тогда лектор спрашивает-правильно ли мы выбрали родителей?

- Это не лектор спрашивает, а комендант ошибся, когда писал афишу. Заторопился, написал одно, а нужно было другое.

- Что?

- Правильно ли родители выбрали нас?

- А разве они нас выбирали?

- Не знаю.

- Что же получается? - сказал я. - Они нас не выбирали, а мы-их, оказались все вместе благодаря какой-то случайности.

- Тут дело не в случайности, - сказал Мишка.

- А в чем?

- Вот придем на лекцию, тогда узнаем. Но еще сомневаюсь - пустят ли?

На этом и кончился наш разговор. И лифт поднял нас каждого на свой этаж.

Дома никого не было, и я стал, строго обдумывая каждый поворот ключа, тихо и не спеша открывать дверь. Мама опять стала опасаться воров, и мы стали пользоваться той частью замка, где был спрятан секрет.

Когда я наконец открыл дверь, разделся и положил на стол портфель, я вдруг почувствовал одиночество.

У меня в голове возникла странная мысль, что родителей еще нет, я их еще не выбрал и, несмотря на это, существую. Потом пришла другая мысль, еще более странная: ведь было время, когда не только не было меня и моих родителей, но еще не существовали люди на Земле. Я старался это себе представить и почему-то не мог, как не мог представить родителей без себя. Но себя без родителей я почему-то сразу представил.

Не успел я об этом хорошенько подумать, как пришла мама вместе с дядей Васей.

- Опять он что-то напутал, - сказала мама.

- Кто? - спросил я.

- Александр Дюма-сын.

Ты насчет афиши с названием лекции?

- Да, - сказала мама.

- А мне очень нравится название, - сказал дядя Вася. - И я непременно пойду на эту лекцию.

- Как можно спрашивать нормальных людей: правильно ли они выбрали себе родителей?

- Это сказано в шутку, - возразил дядя Вася. - Лекцию будет читать генетик, рассказывать о молекулярных болезнях.

- А она очень опасная, - спросил я, - эта молекулярная болезнь?

- Смотря для кого, - ответил дядя Вася. - Для тех, кто болен, она не опасна. Опасна для их детей и их потомков.

Услышав это, я сразу догадался, почему дети должны выбирать себе родителей. И значит, я не очень ошибся, выбирая себе отца и мать. У них с молекулами все было в порядке.

Теперь я стал заходить к своему новому знакомому, к художнику Левитану. Заходил к нему я не очень часто, чтобы его не беспокоить, но зато без предлога, а просто так, посмотреть картины. Иногда мы заходили вместе с Мишкой Авдеевым, который жил в том же этаже и поэтому набивал себе цену. Он все время повторял, что Левитан был тот самый и попал к нам из другого века.

- А как он мог попасть? - спрашивал я.

- Благодаря обратному ходу времени, как это описано в фантастических рассказах. Разве не читал?

- Читал я. Но не очень в это верю. Ведь всем, например, очень хочется увидеть Гоголя. Но ведь он сидит там, в своем веке, а в нашем ни разу не появлялся.

- Придет и его очередь, - сказал важно Мишка. - Для науки нет ничего невозможного. А отсталые люди, разные утильщики и старухи, в науку не верят, а только в бога.

- Я верю в науку, - сказал я и добавил:-и в технику.

- А почему же ты тогда сомневаешься, что художник Левитан не мог оттуда попасть к нам хотя бы на время, как это не раз описывали фантасты?

- Во-первых, он и не похож.

- Это он-то не похож? - рассердился Мишка. Он раскрыл портфель и достал портрет Левитана, вырезанный из «Огонька». - Смотри!

Я посмотрел: действительно, очень похож. Все, все то же самое: и глаза, и бородка.

- Так это, наверно, и не тот, - сказал я, - а этот.

- Этот и есть тот, - возразил Мишка. - Он чуточку только постарел.

- Чуточку? - удивился я. - Ведь прошло шестьдесят шесть лет. Он мог постареть и больше.

- Ну и что? А про замедление времени ты слыхал? Невежда! Время замедлили, понимаешь, а его отправили сюда.

- Кто отправил?

- Какой-нибудь ученый или изобретатель.

- В жизни этого не бывает, - сказал я. Мишка посмотрел на меня и покачал головой.

- А чтобы такое сходство, и фамилия одна, и те же картины - это бывает?

Я промолчал, потому что не знал, что ответить. Спор наш произошел по дороге из школы домой. Мишка несколько раз вытаскивал портрет Левитана, вырезанный из «Огонька», и, показывая его мне, повторял одну и ту же фразу:

- А ты еще говоришь-не бывает. Возьми свои слова обратно.

Я свои слова пока обратно не брал, а только шел и думал об очень странном, почти загадочном факте. Как я ни старался, я пока не мог объяснить себе этот факт. Но я надеялся, что со временем он разъяснится и окажется, что этот Левитан взял себе псевдоним и случай- но похож на того, который жил в девятнадцатом веке.

Мы поднялись с Мишкой в десятый этаж и позвонили.

Открыл нам дверь сам художник. Правда, он немножко изменился: сбрил бородку, усы и оттого помолодел. Но глаза остались прежние-печальные и добрые, как на портрете, вырезанном Мишкой из «Огонька».

- Здравствуйте, - сказал Мишка. - Мы ненадолго. Посмотрим картины и уйдем. Дело в том, что ваши картины нам очень нравятся.

Не знаю, понравились или не понравились художнику эти слова. Мишка, так же как Варвара Архипов-на, считал себя большим знатоком живописи, а Левитан был тонкий, деликатный человек, и, возможно, Мишка задел своими словами чувство, которое не следовало бы задевать.

- А ты что молчишь, мальчик? - спросил меня Левитан и положил мне на плечо свою легкую, красивую руку. - Тебе, наверно, не нравятся мои картины?

- Нет, почему же, - ответил я. - Но они нравились бы мне еще больше, если бы висели только тут, а не в Русском музее.

- Ничего не могу поделать, мальчик, - сказал Левитан. - Человек не властен над своим прошлым.

- А Мишка считает, что властен. И фантасты тоже.

Левитан промолчал. Мишка Авдеев тоже. А я стал рассматривать картины.

Картины не только нравились мне, но как-то все меняли вокруг себя и во мне. И мне казалось-не я смотрю на эти картины, а кто-то другой, более умный, чем я, и более чуткий.

Мишка тоже вдруг изменился. На его лице появилось новое выражение, и он стал как-то симпатичнее, чем был вчера и даже сегодня, перед тем как мы пришли сюда.

Изменился вдруг и сам Левитан. На его лице появилась улыбка и еще что-то неожиданное, и он стал еще больше похож на портрет, вырезанный Мишкой из «Огонька».

Потом Левитан сказал не то нам с Мишкой, не то самому себе:

- Эти работы еще не закончены.

- А те закончены, - спросил Мишка, - которые висят в Русском музее?