Григорий Мишкевич - Вторжение в Персей (Сборник)

Комендант достал из кармана кожаную штучку, и я подумал, что он сейчас даст мне свою визитную карточку, но он карточку не дал, а штучку положил обратно в карман.

Затем комендант спросил меня:

- Как ты представляешь, мальчик, свое будущее?

- Близкое или далекое?

- И близкое и далекое.

- А как вы представляете свое будущее?

- Далекого будущего, мальчик, у меня нет, - сказал комендант.

- Почему?

- Потому что я старик.

- А как вы представляете близкое будущее?

- Близкое будущее я рисую себе так. Я иду по улице и нахожу кем-то оброненный чертеж. Вместо того чтобы сдать его в стол находок, я присваиваю его и совершаю крупное научное открытие. Ну вот и все, мальчик. Далекого будущего у меня нет. Я старик. И в жизни мне не посчастливилось: я не сделал ни одного великого открытия. И вероятно, никогда уже не сделаю.

Мне стало немножко жалко нашего коменданта, и я сказал:

- Почему? Может, еще совершите.

- Нет, мальчик. Я упустил свое время. У меня было его уйма, так же как у тебя. Но я его упустил. А теперь я старик. И с грустью смотрю на свое прошлое, с которым я поступил так легкомысленно.

Комендант вынул карманные часы, открыл крышку и посмотрел. Затем он любезно раскланялся и ушел. Мы остались вдвоем с художником.

- Вы тоже смотрите с грустью на свое прошлое? - спросил я художника.

- Нет, мальчик, я никогда не грущу о прошлом. Я думаю только о будущем. И для этого я пишу свои картины.

- Но вы же не будущее изображаете в своих картинах.

- Я изображаю, мальчик, природу. А природа-это нетолько прошлое, это и будущее.

- Чье будущее, ваше?

- Нет, твое, мальчик.

Мама пришла с рынка очень чем-то взволнованная и довольная.

- Могу сообщить тебе, - сказала ояа дяде Васе, - приятную новость. Вчера уволили коменданта, и на его месте уже сидит другой.

- А за что уволили?

- За эту ужасную привычку совать всем визитные карточки и выдавать себя за тех, кого уже давным-давно нет.

- Только за это?

- А разве этого мало? От такого человека можно ожидать всего.

Мама не сказала, чего можно ждать от коменданта, а скорей ушла в булочную. А дядя Вася стал выражать беспокойство, что комендант не зашел за своей рукописью и теперь, наверно, переехал, не оставив даже адреса.

Меня стала волновать судьба не столько коменданта, сколько того, другого, который был с ним связан. Может, и Левитана тоже попросят уехать из нашего дома на том основании, что он лишний. Ведь в прошлом веке был уже Левитан, а в нашем должен быть кто-то другой, совсем на того непохожий. Наш же Левитан очень походил на того, который когда-то жил, и на этом основании его могли попросить вернуться в свою эпоху.

Я забежал к Мишке Авдееву и рассказал ему о судьбе коменданта и о своих опасениях, но Мишка сказал, дожевывая морковку:

- Левитан никуда не уедет. Он тут обосновался. И ему у нас нравится.

- Откуда ты знаешь?

- Откуда? А я был у него вчера, как раз когда заходил прощаться комендант. Комендант сказал, что он уже стар и ему пора на покой, что ему надоели вечные жалобы на водопровод и на отопление.

- А что сказал Левитан?

- Ничего. Он как раз работал. Писал новую картину.

- Дядя Вася говорит, что он новые не пишет, а повторяет только старые.

- Ну и что? Мне старые нравятся даже больше, чем новые.

По правде говоря, мне старые тоже нравились больше, чем новые, но я этого не сказал Мишке, боясь прослыть консерватором и невеждой.

Выходя от Мишки, я взглянул на соседнюю дверь- висит ли еще там медная дощечка с фамилией. Все было в порядке. Дощечка висела на том же месте, извещая всех, что в этой квартире живет знаменитый художник. А уж тот или не тот это Левитан, подумал я, пусть решают специалисты. Мне казалось, что это был именно тот.

Комендант все-таки зашел к нам, вернее, не к нам, а к дяде Васе. за своей рукописью. Он вежливо поздоровался, трогательно улыбнулся и попросил дядю Васю высказать свое мнение о рукописи.

Дяде Васе, по-видимому, очень не хотелось огорчать коменданта, и он сказал:

- Мое мнение не имеет значения. Я геолог, а тут речь идет о языке.

- А все-таки, - сказал комендант. - Я буду вам очень благодарен. Мне хотелось бы услышать вашу оценку.

Я не слышал, что сказал дядя Вася коменданту, - меня позвала на кухню мама.

А потом комендант ушел, держа свою рукопись под мышкой, и больше я его никогда не видел, словно он вернулся к себе в прошлое.

Когда комендант исчез, я спросил дядю Васю:

- Что же ты сказал коменданту? Как ты оценил его труд?

И тогда дядя Вася возбужденно стал ходить по комнате из угла в угол и рассказывать мне о том, какое сильное впечатление произвела на него рукопись коменданта.

Что-то случилось с дядей Васей, на щеках его появился румянец, в глазах блеск, а на лице новое, никогда не виданное мною выражение. Он вдруг спросил меня:

- Как тебя зовут?

- Саша. Александр, - ответил я. - Неужели ты мог забыть мое имя?

- Когда я читал эту рукопись, я попытался забыть всё имена на свете, даже свое собственное.

- Почему?

- Я вместе с автором рукописи попытался взглянуть на мир как бы из того времени, когда на Земле не существовало ни одного имени.

- А разве было такое время? - спросил я.

- Было.

- Когда?

- Всего миллион лет тому назад. Тогда еще на Земле не было людей.

- Людей не было, - сказал я, - а этот комендант был, что ли?

- Нет. Он только вообразил, что он был, для того чтобы создать картину мира, где нет языка.

- Для чего?

- Для того, чтобы понять самому и объяснить другим, что язык внес в мир.

- А что он внес?

Дядя Вася укоризненно посмотрел на меня и покачал головой.

- С помощью языка все было названо и обрело смысл.

Я подумал: комендант совершил великое открытие, но никто об этом открытии еще не знает, кроме дяди Васи и меня. Еще вопрос-признают ли открытие великим и когда? Может, много лет спустя. Мне почему-то стало жалко коменданта. Он, судя по его визитным карточкам, очень хотел быть великим, но пока ему это не удавалось.

А дядя Вася ходил из угла в угол и о чем-то думал. Потом он спросил меня:

- Ты можешь представить себя без имени?

- Нет, не могу, - ответил я. - Хотя это и случается, когда едешь в автобусе, в троллейбусе или в трамвае. Толпится много людей, и в это время у них нет имен. Они обращаются друг к другу, не называя ни имени, ни отчества: «Эй, гражданин, оторвите, пожалуйста, мне билет». Значит, можно обходиться и без имени.

- Путешествие в автобусе длится минуты, в худшем случае часы. Но надолго нельзя обойтись без имени.

- А Робинзон же обходился, - сказал я, - когда жил на своем необитаемом острове.

- Нет, - возразил дядя Вася, - не обходился. Он обучил попугая, и тот называл его по имени. Робинзону это очень нравилось. Возможно, слыша свое имя, он как бы видел со стороны самого себя и чувствовал, что он непохож на других.