Вероника Батхен - Масло айвы — три дихрама, сок мирта, сок яблоневых цветов…

Абу Салям же до глубокой ночи просидел в садовой беседке, поверяя печали доброму кувшину вина. Он лукавил, беседуя с невольницей, — мужская сила не иссякла и влечение к прекраснейшим цветам в саду Аллаха все ещё согревало сердце. Однако, как говорил поэт:

Когда-то в Исфахане у него была семья. Мудрый и бесстрашный отец, визирь великого падишаха, добрая мать, старшие братья — молодые львы, не знающие предела силам, нежные красавицы сестры, любимый младший братишка. А ещё богатый дом, рабы и слуги, учителя и наставники, собственный жеребец из низкорослых степных коней, настоящая сабля и щит с чеканкой. А ещё однажды пришли гулямы и увели отца. Неизвестно — оклеветали его или визирь и вправду собирался свергнуть своего повелителя. Сиятельный Мелик-шах не стал разбираться. Изменника четвертовали на городской площади вместе с сыновьями, мама помешалась от горя и её забрали дальние родичи, сестры стали наложницами в гаремах вельмож. Он единственный сумел ускользнуть, переодевшись слугой. И скитался по улицам, воровал, клянчил монетки, пока судьба не привела его в «дом исцелений».

Жизнь началась заново — безродный сирота стал прислужником, учеником, лучшим учеником, лекарем, одним из приближенных Учителя. Особенно хорошо удавались операции на глазах — в юности рука никогда не дрожала. Пошли первые деньги — еще несколько лет и врач, с легкостью удаляющий катаракты, способный излечить гнойное воспаление глаза и приостановить слепоту, купил бы дом в хорошем квартале, обзавелся семьёй. И невеста была на примете — милая и застенчивая дочка торговца пряностями. Он любил заглянуть в полутемную, ароматную лавочку, поболтать с хозяином о свойствах бадьяна и сортах териака, поиграть в шеш-беш или шахматы, услышать переливчатый смех, а то увидать хрупкую фигурку в синей чадре, ласковые глаза цвета дикого меда. Он даже стихи сочинял о родинке, отнимающей сердце… Потом Учителя объявили богохульником и предателем, сорок дней продержали в Башне Смерти и уже собрались повесить за шею, но у падишаха, да благословит Аллах его страдания, начались колики. Повелитель сменил гнев на милость, на городской площади казнили пару клеветников, Учителю подарили прекрасного арабского жеребца с отвратительным нравом. А молодой лекарь перестал захаживать в лавочку и мечтать о женитьбе.

…Абу Салям допил остатки вина и швырнул кувшин оземь. Подумать только, у него мог бы быть взрослый сын. Такой же разумный и сдержанный, как Игнасий, такой же жадный до знаний, почтительный, добросердечный, верный. Готовый принять «Канон врачебной науки» и передать его своим сыновьям. Остается лишь радоваться, что не дав отпрысков плоть от плоти, Аллах послал дитя, дух от духа.

В Кафе пергамент не продавали даже за деньги. Раздосадованный Игнасий съездил верхом в Солдайю и вернулся ни с чем — чтобы вести записи ему бы пришлось год работать на свитки. Арабской бумаги, о которой некстати вспомнил Абу Салям, в Кафе тоже не водилось. Зато на Тепе-Оба росли замечательные березы — оставалось лишь снять кору и просушить её. Вскоре мудрые слова Ибн Сины отпечатались черными буквами на бересте.

Молодой лекарь оказался талантливым, памятливым и внимательным учеником. Безошибочно перечислял способы выведения камня и удаления почечуя, различия горячего и холодного куланджа, черной и желтой желтухи. Точным разрезом осуществлял кровопускание и аккуратно бинтовал ранки — Абу Салям приказал продемонстрировать на себе и убедился, что рука у юноши легкая. С пониманием и терпением составлял мази, вываривал в гусином жиру цветки календулы, сушил и перемалывал оболочки цыплячьих желудков, готовил пастилки из алтея, сока фиалки, меда и чабреца — лучшее средство от кашля для детей, не желающих принимать лекарства. По примеру Учителя Абу Салям бил горшок в джутовом мешке и заставлял юношу собирать посудину вслепую — чтобы руки обрели безупречную четкость движений. Лишь тонкая хирургия глаза не привлекла Игнасия — увы, не всякий канатоходец согласится пройти по веревке между двумя минаретами. И отчаянная смелость пугала — с бесстрашием юности ученик бросался лечить безнадежные случаи. Что ж, когда-нибудь он поймет, что не бог…

Умудренный Абу Салям ограничивался советами и Игнасий не стеснялся просить их.

Теплые минеральные ванны замечательно помогли при нервических припадках у юного сына купца. Сок наперстянки ослабил сердечные боли у священника из нагорного храма. Верблюжья моча и заячий кал исцелили запойного пьяницу — достаточно оказалось подмешивать сии субстанции в каждую чашу вина, подаваемую несчастному. От ампутации ноги, по самое бедро пораженной черным гниением, ученика удалось отговорить — изнуренный больной не пережил бы операции. И от идеи удалить женщине грудь с опухолью — лишь отчаянный Аль-Захрави решился на такую попытку, но потерпел неудачу. А вот просверлить череп, дабы выпустить джинна болезни и ослабить мучения, Игнасий смог, и его пациент выздоровел.

У гречанки Корины Деметриос болезнь началась с бледности и обмороков, поражавших молодую девицу. Поздняя дочь богатых родителей, она не знала ни в чем отказа, и как балованные дети отличалась слабым здоровьем. Игнасий предположил слабость сердца и пользовал девушку аконитом. Открылась неукротимая рвота, пришлось применить голодание, белую глину и воду с медом. Вскоре Корина перестала вставать с постели, потеряла интерес к лакомствам и нарядам. Озадаченный Абу Салям предположил застой крови, но от капустного семени, имбиря и крапивы тоже не стало легче. Попытка поставить девицу на ноги и вывести в сад привела к слезам и очередному обмороку. Ежели бы причиной была холодная опухоль в голове или общее расслабление, следовало бы ожидать долгого сна, летаргии и смертного окоченения. Но болезнь перешла в самую скверную фазу — девица не умирала, но и не выздоравливала. У Игнасия опустились руки, всякий визит на Митридатову гору превращался в разговор об Корине, о незаслуженном несчастье, постигшем пышноволосую красавицу с глазами цвета рассветного неба, с кожей, нежной как первый снег, с голоском, звенящим подобно хрустальному колокольчику… Абу Салям не выдержал и решил сам навестить больную.

— Скажи девице и её родным, что пригласил знаменитого врача из Исфахана, ученика самого Ибн Сины. Купи осла с седлом и дорогой сбруей и завтра после заката жди меня за городскими воротами.

Сказать по правде, Игнасий учителя не узнал. Поверх своей холеной бороды Абу Салям надел накладную, седую и гладкую. Лицо и руки окрасил соком грецкого ореха до густой смуглоты. Старый халат сменил новехоньким зеленым атласным, расшитым алхимическими знаками. Старую чалму — белым тюрбаном хаджи. Сразу видно — почтенный и мудрый старец, опытный врач. Молодой лекарь невольно поклонился, воздавая дань уважения. Довольный Ариф подмигнул ученику, взгромоздился на ишака и въехал в город.