Геннадий Прашкевич - Разворованное чудо. Повести и рассказы

- И суставы не болят? И слышишь ты нормально?

- Да, бвана!

- Ты вчера положил в мясо лесную траву. Тебя научили этому знахари?

- Нет, бвана!

Рука капрала скользнула в карман, но негр оказался проворнее. Он бросился в сторону, к «джипу». И самое поразительное было в том, что бежал он через поляну самым длинным, самым неудобным путем, будто решив обязательно перепрыгнуть через лежащего в траве оборотня. Почти минуту широкая спина негра представляла собой идеальную мишень, но никто не выстрелил, даже капрал, хотя он явно собирался это сделать.

Я посмотрел на француза. Он отвернулся. Ящик вообще не поднимал голову. Только капрал недоуменно хмыкнул:

- Негр пересек поляну… Он не должен был ее пересекать… Почему же он ее пересек?..

Глава четвертая

К сожалению, это был не единственный вопрос.

Больше всего меня тревожил вид Буассара. Он часто тер глаза и быстро и странно подергивал головой, будто ей и впрямь надоело держаться на его шее.

- Что с тобой, Буассар?

Он замялся.

- Не хочешь говорить, не надо! Но перестань крутиться и дергаться. У меня своих болей достаточно. Дождись голландца, он придет с лекарем. И вообще - ложись!

- Я не могу лечь,- сказал Буассар ошеломленно.

- Это почему?

Он не ответил и, все так же дергая головой, фальшиво и высоко затянул:

- «Город застыл в глазах, давай завоюем себе новые земли!..»

- Смени пластинку!

Он послушно исправился:

- «Мы печатаем шаг, мы хотим прочесать дальние страны!..»

- Буассар!

- «Отправляйся-ка парень,- он смотрел на меня невидящими глазами, нервно дергался, и шрамы на его лице побагровели: - Отправляйся-ка, парень, на поиски незнакомого цветка в дальние страны, лежащие за океаном!..»

- Заткнись, Буассар!

Отнести столь странное поведение француза за счет выпивки я не мог. Алкоголь делал его болтливым. Тряхнув француза за плечи, я выругался:

- Ну, говори! Что с тобой?

И тогда он сказал:

- Я ослеп, Усташ!

- Ты меня не видишь? - испугался я.- Совсем не видишь?

- Вижу, Усташ. Но мне надо, чтобы ты двигался или чтобы я не находился в покое… Понял?

- Нет.

- Когда все неподвижно, я ничего не вижу. Сплошной туман, даже солнце угадываю лишь по теплу,..

- А потом?

- Когда ты начинаешь двигаться, ты сразу выступаешь из этого тумана! А остановишься хоть на секунду - тебя нет! - Буассар грязно выругался:-Ты не пристрелишь меня, Усташ? Я был тебе хорошим прикрытием!.. И как ты думаешь, я ослеп навсегда?

- Побереги нервы! - хмыкнул я, успокаиваясь.- Такое бывает. Наверное, бабинга и впрямь подсыпал нам в мясо какой-то гадости… Но это пройдет. Полежи. А я принесу тебе пива.

Казалось, еще минута - и француз расплачется. Я сразу вспомнил Шлесса… Может, и он сломался на той же, что и у француза, болезни?.. Но тогда… негр не мог отравить нас!

Подойдя к столу, я не сразу выложил новость Ящику и капралу. Сперва присмотрелся и лишь потом, не заметив ничего подозрительного, сказал:

- Буассар ослеп.

- Ослеп?!

- Не совсем… Наполовину… Но нас теперь трое, и если бабинга приведет сюда симбу, нам крышка.

Капрал выругался:

- Майор Мюллер прав. В этой стране прежде всего надо выжечь знахарей!

- Я думаю, эту болезнь нам подкинул не негр.

- Почему ты так думаешь?

- Вспомните Шлесса… Похоже, он ничего не видел… И случилось это не вчера. Мы едим из одного котла, негр не мог отравить одну только порцию… Понятно, почему Шлесс сломался - он потерял зрение, а потом…

- От слепоты не сдыхают!

Но слова капрала прозвучали неубедительно.

Вскрыв жестянку, я отнес пиво Буассару, и в нем вдруг проснулся суетливый делец:

- Усташ, можно такую слепоту считать полной потерей зрения? Мне могут выплатить сто процентов?

- Могут,- сказал я, и это Буассара утешило…

А тошнота вновь подкатывала к горлу и отпустила меня только в сумерках.

Зато вдруг пришли запахи.

Я приподнялся - осторожно, боясь лишних движений, Головной боли не почувствовал, боль ушла, и я даже испугался - так хорошо себя чувствовать мог только больной!.. Но вид француза, даже во сне дергавшего головой, действовал отрезвляюще. Неужели он и во сне вынужден двигаться, бедняга?

И опять я ощутил запахи.

Запах и…

Ничего подобного я никогда не испытывал. Будто все деревья, травы, вещи обрели способность испускать запахи! Потянув носом, я вобрал в себя все неистовство тропической ночи - духоту, сырость, тяжелую пряность орхидей, плесени, испарений… Нет, такая чувствительность явно не могла быть нормальной!

Но, думая так, я не переставал с жадностью «вслушиваться» в запахи, улавливая, опознавая все новые и новые. Несмотря на их чудовищное разнообразие, я свободно отделял один запах от другого, даже самого слабого… Будто новое чувство во мне родилось. И в этом чувстве теперь, когда первые страхи ушли, не осталось ничего тревожного.

Еще я заметил, что вижу во тьме. Но вижу не совсем обычно.

Например, я помнил, что сразу за палаткой орхидея днем светилась белыми, как снег, цветами. А сейчас эти цветы казались мне голубоватыми. А синие и фиолетовые лианы вдруг засияли желтыми пятнами… Каждая травинка, каждый листок сиял, лучился, будто я попал в новый, незнакомый мне мир, в котором вещи жили своей особенной, не связанной с человеком жизнью.

- Иди к нам, Усташ!- услышал я голос капрала.

Он сидел с Ящиком у костра, в самом центре поляны. Запах консервированного разогретого мяса резко ударил мне в ноздри, но я легко заглушил его, отвел, хотя сам не понимал, как мне все это удается.

- Взгляни на оборотня, Усташ.

Если они видели так же, как я, они не зря удивлялись.

Бугор, светящийся ярче огня,- вот что представлял из себя оборотень. Он пылал, как маячная мигалка, как фара, и светлячки ярким хороводом крутились над ним, как планеты вокруг солнца. И я чуть не заплакал, потому что я, усташ Радован Милич, киллер, профессиональный убийца, давно уже отрешился от подобных восторгов, а сейчас праздник жизни вновь входил в меня, заставляя думать о жизни именно так, как о празднике- цветном, ярком, полном света, красок и запахов.

Светлячки неслись вокруг оборотня, и я подумал: «А может, это существо вообще не создание Земли? Может, оно явилось к нам извне, неизвестно откуда?.. Да,- подумал я,- наверное так!.. Потому, что земные создания с первого дня творения спешат прежде всего обзавестись клыками, когтями, ядовитыми железами - рвать, кусать, отбиваться! А оборотень ничего не имел. Он всего лишь светился!»

Запахи вспыхнули с новой силой, и среди них появилось много совершенно непостижимых, таинственных, каких я никогда еще не встречал. Были и неприятные,-их я отбрасывал. И еще такие, что и пугали и восхищали меня, потому что в каждом из них пряталось что-то полузабытое, с чем я, оказывается, все-таки не расстался… И под их давлением моя жесткая очерствевшая душа размягчалась, как сухарь, ошпаренный кипятком.