Николай Шелонский - В мире будущего

Холодное дуновение коснулось уст моих, и все вокруг меня снова погрузилось в тишину и безмолвие.

Светильник возжегся и смутно озарил своды и стены. Ненху-Ра стоял около меня, и я чувствовал, что снова стал тем же Аменописом, каким был до появления дивных видений, вызванных таинственной силой умудренного недоступными знаниями верховного жреца.

Он глядел на меня с кроткой полуулыбкой, слегка подернувшей его сухие старческие губы.

- Что скажешь ты, Аменопис? - проговорил он. - Не согласишься ли ты с тем, что наша наука - не пустой звук и что она способна была дать утешение твоему страждущему сердцу?.. Вспомни: твоя душа витала в незримой обители… Что скажешь ты, Аменопис?..

Что мог сказать я?.. Мое тело ослабело, и усталость смежала мои веки. Действительно, правду вещало мне - мнил я - предвещание Ненху-Ра.

Так объяснил я тогда, вместе с мудрым Ненху-Ра, предсказание судьбы и бывшим со мной видением объяснил его исполнение.

О, как ошибались оба мы - и мудрый Ненху-Ра, и не просвещенный светом знания юный и полный жизни Аменопис!..

Иное исполнение суждено было дивному предсказанию… И оно исполнилось, исполнилось, как и все, предначертанное человеку велениями неисповедимых судеб!..

- Что могу сказать я, отец мой? - ответствовал я старцу. - Я знаю теперь, что жива ее душа…

- И что она вновь явится в телесном образе, как обещала тебе, ибо духи не лгут! - добавил Ненху-Ра. - Но ты устал, сын мой, и отдых нужен твоим силам. Когда живительный сон подкрепит тебя, я приду к тебе, и ты увидишь далекую будущность, предстоящую тебе, доныне сокрытую даже и от моих взоров. Следуй за мной, Аменопис!..

Я пошел за Ненху-Ра, едва двигаясь от усталости и всем телом ощущая потребность отдыха.

Ненху-Ра провел меня скрытыми переходами в каменную катакомбу, предназначенную, вероятно, для того, чтобы со временем служить усыпальницей кому-либо из жрецов, ибо посреди нее высился изваянный из гранита саркофаг.

Так показалось тогда с первого взгляда мне, Аменопису, и слова Ненху-Ра подтвердили мою догадку.

- Здесь никто не потревожит тебя, Аменопис, - сказал жрец, - это место предназначено для того, чтобы надолго, если не навсегда, сокрыть мое тело, после того как дух мой отлетит от него… Спи покойно, сын мой; я возвещу тебе час, когда надлежит тебе восстать и сделаться свидетелем новых дивных видений, в которых начертается предстоящая тебе судьба!..

Ненху-Ра удалился.

Я бросился на каменное ложе, и крепкий сон сковал мне вежды.

О, если б мог я знать, чем послужит для меня эта гробница, если бы я мог предполагать, что она надолго сделается нерасторгаемой тюрьмой моего тела и местом мучения для моего духа!..

Но и ближайшее будущее часто скрыто от глаз человека… И Аменопис сладким сном забылся на ложе, которое должно было послужить в скором времени гробницей для верховного жреца, могущественного Ненху-Ра.

Захлопнулась каменная глыба, служившая дверью, скрылся мерцавший светоч, и все погрузилось в тишину и безмолвие…

Я спал тяжелым, странным сном… Как будто меня поглотила глубокая бездна, и тьма охватила меня… Я погружаюсь, лечу, несусь со сказочной быстротой, а тьма захватывает меня и давит железными объятиями… Я задыхаюсь; грудь моя судорожно поднимается; я хочу крикнуть и не могу…

Страх, подобный чудовищному кошмару, охватывает меня; тьма нависает, черным покровом надвигается на меня, - и вдруг, с последним содроганием, я чувствую, как душа моя отделяется от тела… Она снова, как тогда, в видениях, вызванных Ненху-Ра, парит в мертвом холодном мраке, но парит уже свободно, не связанная с телом…

Холодная тьма окружает ее…

И вдруг тьма осветилась… Яркий, до боли в глазах яркий солнечный свет… Горячие лучи так и пронизывают воздух; но они не согревают меня, не доходят до меня…

Развертывается голая, пустынная равнина, кое-где перерезанная песчаными холмами…

Ветер не колыхнет стеблей пересохшей, местами поднимающейся травы, и знойный покров навис над пустыней.

Я - или мой дух - взирал на эту картину, напоминавшую что-то знакомое…

Но вот спокойная гладь горизонта замутилась клубами пыли… С юга двигалась стройная рать, блистая вооружением, сверкая копьями!..

Я с удивлением взирал на эту рать; ее вооружение было непохоже на когда-либо виденное мною, ибо воины были закованы с головы до ног в железные доспехи…

Стройно, в порядке двигалась рать, и тучи песку, подобно Дыму, окутывали ее со всех сторон…

Но вот и от востока задымилась пустыня, и оттуда сверкнуло оружие: навстречу первой двигалась другая рать, и ее доспехи, ее вооружение были более знакомы египтянину.

Ближе и ближе сходились клубы пыли, - одна на другую двигались враждебные стороны и, подобно урагану, сошлись на пустынной равнине…

Все смешалось в диком хаосе сечи, но ни один звук не нарушал безмолвия; падали люди и кони, отряды воинов переносились с места на место, песок вздымался тучами и красным светом окрашивал солнечные лучи…

Восточная рать уступала: местами воины в сверкающих доспехах уже прорывали ряды прикрытых кольчугами воинов и вносили в их среду смерть и опустошение…

Два витязя выделялись из всех: ярко горели их брони, высоко вздымались окровавленные мечи и их разъяренные, покрытые потом и пеной кони победно носили их из конца в конец…

Моя душа как бы приковалась к этим воинам и с трепетом следила за ними…

Дрогнула восточная рать и побежала…

О, что это было за дикое, беспорядочное бегство!.. Какое страшное преследование!..

Всюду, по всей равнине рассеялись бегущие ивезде настигали и х и поражализакованные в блестящие панцири воины!..

Солнце уже близилось к закату, равнина темнела, но два воина, к которым прикована была моя душа, виднелись далеко впереди, преследуя бегущих, и по-прежнему неутомимо разили их победные мечи…

Как вдруг, в мгновение ока, высокий витязь с львиной шкурой на плечах поверх панциря, с медным сияющим щитом, внезапно обернулся и ударом палицы поразил одного из витязей… Неустрашимый воин зашатался и пал из седла на землю… Пал и поразивший его от удара меча другого воина, тотчас склонившегося к своему товарищу.

Прошла секунда, - и вот я, или дух мой Аменописа, узрел нечто дивное: железная броня, прикрывавшая лица обоих витязей - лежавшего и склонившегося над ним, поднялась и открыла лица Аменописа и ее, Ревекки!..

Лежавший был я, Аменопис… Склонившийся витязь - она, Ревекка!..

Лицо лежащего витязя было смертельно бледно, и глаза закрыты… Тщетно усиливался его товарищ вдохнуть в него жизнь, тщетно устремлял на него полные тоски и мольбы взоры!..