Николай Федоров - Бомба профессора Штурмвельта [Фантастика Серебряного века. Том VII]

Однако, наш летчик не думал следовать его примеру. Твердое намерение лететь не покидало его.

В одно прекрасное утро, когда солнце, сияя на небесной лазури, отражалось на свежем снегу миллионами скачущих цветных огоньков, поручик Д. решился подняться. Слегка морозило. Аэроплан, выведенный из сарая, выделялся на белой скатерти, как допотопное чудовище.

Запорхал мотор, пчелой зажужжал пропеллер; аэроплан плавно отделился от земли и стрелой понесся в голубую высь, как бы поднимаясь по хрустальной горе.

Скоро он стал казаться величиной с ласточку, несущуюся к сияющим склонам сахарной головы Арарата. В полевые бинокли офицеры некоторое время различали не только аэроплан, но и фигуру авиатора.

Летчик обещал возвратиться через шесть часов, если все будет благополучно. Назначенный срок истек, а летчик не возвращался.

К вечеру, как на грех, разразилась метель. Снег, правда, теплый, крутился в воздухе столбами, в ушах выло.

Разложили костры, чтобы указать авиатору путь для спуска. Он не появлялся. Тогда капитан Кульчицкий не выдержал и, взяв с собою конный отряд, пустился отыскивать следы авиатора, не задумавшись перейти границу, чтобы подняться к подошве Арарата.

Отряд блуждал всю ночь. С полуночи буря утихла. Отряд немножко отдохнул, а с первыми проблесками зари уже стоял у подошвы горы.

Нашли широкую отлогость и стали по ней взбираться на каменные бока Арарата. Подъем через несколько часов сделался очень затруднителен. Следов летчика не отыскивалось.

Уже хотели возвращаться обратно, чтобы вовремя добраться до лагеря, как один из солдат обратил внимание на скалу странной формы, белевшую вдали, направо:

— Будто человек сидит с протянутой рукой!

Кульчицкий схватился за бинокль: на высокой, обрывистой скале висел аэроплан, полузанесенный снегом. Одно крыло выдавалось над пропастью и придавало ей странный вид человека с протянутой рукой.

С большими трудностями нескольким лицам удалось чуть не ползком пробраться к скале. Вот и аэроплан. Чернеется что-то! Авиатор сидел неподвижно, опустив голову на грудь. «Разбился? — подумали спасающие. — Нет».

Летчик мирно спал в своем аэроплане. Лицо его отражало усталость и страдание.

Когда его разбудили, он смотрел на окружающих ничего не понимающими глазами, словно вышел из другого мира. Он долго но мог уяснить себе, зачем он здесь находится и как попали сюда другие.

Наконец, как бы вспомнив что-то, сказал:

— Я сдержал свое обещание. Вот кусок дерева, из которого построен Ноев ковчег.

И пошарив у себя под сиденьем, он подал Кульчицкому небольшой обломок дерева, источенный червями. Кусок был тяжел, сероватого цвета с желтизной. Дерево слегка походило на дуб.

С любопытством взирали мы на каменное дерево. Рядовой Колесниченко потянулся в обломку. Хотел лучше рассмотреть, да поскользнулся и, взмахнув, выпустил обломок, чтобы схватиться за товарищей.

Кусок бесшумно свалился в стремнину.

— Что вы наделали?!.. — вскричал авиатор с отчаянием в голосе. — Его теперь не сыщешь.

— Где уж сыскать, — сокрушенно откликнулись солдаты.

Через несколько часов все были дома. Авиатор, опередивший отряд на своем ньюпоре, по прибытии тотчас же завалился спать.

На следующий день все ждали момента, когда летчик приступит в рассказу. И он не обманул этих ожиданий.

— Вылетел я при попутном юго-восточном ветре. Ветер был силен и порывист, аэроплан бросало из стороны в сторону; он клевал носом, и мне стоило большого труда его выровнять.

Когда вблизи оказалась снежная, искрящаяся под солнцем громада Арарата, мне пришлось употреблять все усилия, чтобы правильно маневрировать: в руках не было энергии, нужной для управления аппаратом; глаза смыкались. Я понял, что утомился, но сдаваться так скоро не хотел. Выпив глоток рому, почувствовал себя бодрее и стал подниматься ввысь, чтобы с высоты увидеть место, где остановился ковчег Ноя.

Ковчег ведь должен представлять солидную величину: длина 300 локтей, ширина 50 локтей, высота — 30. Такое сооружение, будь оно даже все под снегом, должно выдаться близ вершины.

Рассуждая так, я медленно кружил над Араратскими горами.

Сделав бесплодно десяток кругов, я был уже близок к отчаянию, как, решив еще раз пролететь над главной вершиной, заметил около большого утеса холм, казавшийся сверху большой рыбой. Я покружился над ним: очертания были симметричны. Мое сердце усиленно забилось.

Стал приземливаться, не спуская глаз с загадочного холма. Еще раз пролетел, низко-низко, чтобы видеть его форму. И мне показалось, что в одном месте его выпуклый бок обнажен и, вместо светлого ледяного покрова, виднеется темная впадина.

Тогда я выбрал площадку в спустился довольно благополучно. Солнце уже начинало заволакивать тучами. Я не обратил на это особого внимания, а, захватив топорик, быстрыми шагами направился к холму.

Твердый наст хрустел под ногами. Ветер шуршал по ледяной коре мелкими снежинками и бросал их в лицо. Бледный луч солнца из-за облака скользнул по холму и осветил в боку темную продолговатую впадину.

Я подошел, прерывая дыхание. Во впадине, образованной толстыми закройками льда и снега, оказалась шероховатая ледяная стена.

Я ударил обухом топора по льду. Послышался тупой звук, как от удара по пустому чану. Бешено стал я долбить лед… И вдруг оторвалась большая ледяная глыба, оставив позади серое пятно.

Предо мной была стена из дерева! Я находился пред ковчегом… Мне суждено было первому из современников увидеть корабль Ноя…

Было холодно; хотелось скрыться куда-нибудь от пронзительного ветра. Мелькнула мысль об аппарате. «Не улетит», — подумал я и сейчас же забыл о нем, всецело увлеченный мыслью проникнуть в ковчег.

Вы знаете, что ковчег выстроен из дерева гофер. Закаленное тысячами лет, дерево это страшно твердо и почти не поддавалось ударам моего топора. Но, несомненно, это было настоящее дерево, а не камень.

Я стал наносить удары по открывшейся стене, думая, что мне удастся прорубить в ней отверстие для прохода внутрь. Но после каждого взмаха топор звенел и оставлял на стене очень незначительные следы. Ясно, что рубить бесплодно.

Старательно осматриваясь, я начал обходить ледяной холм, хранивший останки первого корабля. Заметно было, что ближе к вершине он значительно суживается. На западной стороне я нашел огромный ледяной нарост, разделенный посредине небольшим ложком. Там, где он уходит в холм, зияет отверстие.

«Вот и вход», — подумал я. И не ошибся: это был вход в ковчег. Было скользко, и я должен был ползти, хотя отверстие было так велико, что в него свободно мог бы войти слон.